Савельич, послушай-ка. Ну-ка, Петя, – говорил старик мальчику, – черкни-ка хорошенько вилочкой». Мальчик ковырял во что-то звонкое и вызывал соловья на состязание. «Так, так, так. Вали еще, вали! Ишь, заливается!» – наслаждались старик и Савельич. <Пили там чай с баранками, прихваченными нами в лавчонке, и старик рассказывал, как он ездил в Курск за соловьями и почем их здесь продавал, – и какой дорогу окупил, да и на харчи осталось>[249].
Савельев и не думал покупать соловья, но любил певчих птиц и все советовал мне завести тоже соловья. Любил он церковное пение, ходили ко всенощной в храм Христа Спасителя слушать чудовских певчих[250], а также таскал он меня на крестные ходы. Савельев был бережлив, и потому большую часть пути мы делали пешком, редко пользуясь конкой, единственным тогда городским транспортом. Промышлял Савельев комиссиями, скопил деньжонки и жил старым холостяком где-то в Рогожской, жил скромно, не пил и не курил, проповедовал и мне воздержание. Даже выпить бутылку квасу считал баловством, на зато отводил душу за чаем. Приходя ко мне, иногда заставал у меня моих двух товарищей по школе, с которыми у нас велись горячие юношеские споры о прочитанных книгах Спенсера, Михайловского и т. п. Савельев сидел, внимательно слушал и почему-то восторгался: «Здорово, ребята, разговор-то выходит! А теперь давайте пить чай». Сам ставил самовар, предварительно начищая его кирпичиком, так что тот сиял, ходил в лавчонку за чаем, за ситным с изюмом хлебом и хозяйничал. «Ну-ка, еще, ребята, поговорите, поговорите!» – просил он. Савельев просветил меня и Сухаревкой[251], где на воскресном рынке он чувствовал себя в своей стихии. Приценялся он ко всему. Познакомил меня с другим рынком старья – со Смоленским[252], отыскал какую-то лавку на Яузском бульваре с надписью «Пожертвуйте, что вам не нужно, в пользу бедных детей» и рылся там в сломанных стульях, побитой посуде и прочем хламе.
Васильевская площадь и Москворецкая улица. Фото начала XX в.
Но я оставался среди холщовых навесов букинистов, впиваясь в книжное богатство, и только на свои копейки я мог иногда купить желаемую книжку.
Посещение с ним рынка на Старой площади у Китайгородской стены[253] оставило у меня неизгладимое впечатление. Сплошная голосистая толпа, торговцы и дырявая нищета – и все это посреди улицы, а в подслеповатых лавчонках торгуют ворованной одеждой. Я хотел уйти обратно, Савельич не пускает: «Нет, ты посмотри. Ты думаешь, здесь только жулики. Нет, братец мой, это нужда здесь ходит, горе-гореваньице людское». И даже предлагал мне попробовать так называемых «поповских» щей из грязной корчаги[254] за три копейки с куском черного хлеба, валявшегося тут же в корзинке на мостовой: «Ничего, братец мой, нужды не бойся и не брезгуй. Такие же люди. А руки ты из карманов не вынимай, а то жулье у тебя непременно упрет кошелек».
На следующий год я, к сожалению, потерял своего Савельича. Приехав в Москву, навел справки, оказывается,
РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 48.
Речь идет о московском хоре кафедрального Чудова (Алексеевского Архангело-Михайловского) мужского монастыря в Кремле, который был создан в 1775 г. по инициативе архиепископа Платона, с 1787 г. митрополита Московского (в миру – Петр Георгиевич Левшин; 1737–1812). Певчие набирались преимущественно из детей священников и церковнослужителей, жили на территории и находились на полном содержании экономической канцелярии монастыря, имели платье особого покроя – полукафтан из лазоревой китайки и кунтуш (длинная верхняя мужская одежда) из зеленого сукна на белой подкладке. Первый хор состоял из 24 человек. Чудовской хор был упразднен вместе с монастырем в 1918 г.
Имеется в виду Сухаревский рынок (в простонародье «Сухаревка»), возникший в конце XVIII в. на площади вблизи Сухаревой башни как место торговли съестными припасами. По распоряжению генерал-губернатора Москвы Ф.В. Ростопчина после пожара 1812 г. рынок был предназначен для организации воскресной торговли имуществом, похищенным во время Отечественной войны. Этим документом закреплялась собственность на найденное, которое потом можно было перепродать истинным владельцам. Со временем он стал местом сбыта краденого. С конца XIX в. рынок стал местом торговли предметами искусства и книгами. После Октябрьской революции превратился в «барахолку». Закрыт в 1930 г.
Крупнейший московский рынок, существовавший в районе Смоленской площади с XVII в. до середины 1920-х гг. В XIX в. приобрел известность своими книжными развалами.
Имеется в виду толкучий рынок, возникший после пожара 1812 г. и располагавшийся у Китайгородской стены между Ильинскими и Никольскими воротами; он состоял из лавочек, пристроенных к стене, в них торговали всякой всячиной.
Корчага – большой глиняный горшок или чугун.
