положенного, и «рукава», полностью забитые какими-то хитровыебанными растениями – это очаровательная чувственная Фэйт, которая ненароком уводит клиентов у Майка, подкупая своими нежными руками и пухлыми губками, щедро намазанными чёрной помадой. И та же самая Фэйт пьёт палёный вискарь прямо из горла и с криком: «Завали ебало, пидор!» разламывает бейсбольную биту о дорожный знак просто потому, что может. Ну а ещё потому, что у Грубого действительно убийственное дерьмо, как я уже говорил. По уровню ебанутости она могла сравниться только с Руфью, но та, слава богу, свалила из нашей жизни ко всем чертям.
Ещё с противоположной стороны улицы я вижу настежь распахнутую дверь салона. Это немного странно – на улице двадцать шесть по Фаренгейту, и промозглый ветер противно щиплет лицо и руки. Я прохожу через маленький холл и захожу внутрь.
– Дорогая, я дома! – с тупой ухмылкой скандирую я, потрясая пакетом с жареными крылышками, уже насквозь пропитавшими его вонючим жиром. На первый взгляд всё как обычно – на стенах висят эскизы татуировок с грудастыми девчонками и сатанинскими названиями малоизвестных рок-групп, розоватый тусклый свет падает на пустое кожаное кресло… И вдруг я замечаю Фэйт. Она не стерилизует инструменты, не складывает эскизы в папку и не подметает плитку на полу однажды разломанной пополам и перемотанной изолентой метлой. Нечто, в котором мне совершенно не хочется признавать Фэйт, лежит на полу в углу комнаты, тяжело и хрипяще дыша. Чёрные узкие джинсы спущены до лодыжек, а нижняя часть лица измазана кровью, вытекающей из разбитой губы.
– Твою мать… – только и могу пробормотать я, бросаясь к ней. Я помогаю ей подняться и, в панике ища что-то, чем можно остановить кровь, подношу к её лицу бумажные полотенца со стола с инструментами. Она не отвечает на мои вопросы, да и мне не хочется их задавать. Я не знаю, что такого я могу спросить у неё сейчас, что не превратит этот пиздец в пиздец ещё большего масштаба.
– Ты знаешь, где живёт этот чувак? – я стараюсь сохранять твёрдость в голосе, чтобы дать ей понять, что эта ситуация не останется просто так. Но на самом деле я и сам охренительно напуган. Даже если мы и найдём того урода, который решил совместить сеанс у татуировщика с изнасилованием и побоями, то что мы ему сделаем? Грубый первым же сошлётся на охренительную занятость, а нам с Кайлом начистить лицо не так уж и сложно.
Я усаживаю Фэйт на кресло, всучив ей в руки открытую банку пива, а сам начинаю расхаживать кругами по студии, как загнанный пёс. Продолжаю повторять одни и те же фразы и задавать дурацкие вопросы, вместо ответов на которые она просто смотрит в стену, иногда кивая головой или отхлёбывая пива. Словно в тумане, я звоню Майку, и тот начинает орать что-то нечленораздельное в трубку. Мне кажется, что его голос время от времени дрожит, но это не меняет того, что я не понимаю ни слова из сказанного им. Выйдя на улицу, я сажаю Фэйт в раздолбанную
