разливаюсь. Уж так её красоту и свои чувства описываю, словно стихи читаю. Слушает, не уходит. Потом говорит:
«Я тебе не верю».
«Прикажи убить меня, только не отрицай моей любви».
«Может, ты и вправду любишь, – говорит мне на это красавица, – да только студенты – народ легкомысленный».
«Что-то голос у моей козочки хриплый, – подумал я, – уж не простудилась ли ночью на балконе? Надо закутать её в мой плащ».
Прыгнул я на балкон, накинул плащ на белые плечи, заглянул в личико моей суженой – да как заору. Была-то это, братцы, не дочь профессора, а его сестра. Ведьма, каких свет не видывал. Двух мужей свела в могилу. И не иначе как своей злостью. Бросил я плащ – да через перила, да вон из сада. До самого дома бежал, словно дьявол за мной гнался.
Громкий смех заглушил последние слова рассказчика. Смеялись все: и матросы, и кормчий, держащий румпель. Даже боцман, всегда такой хмурый и важный, снисходительно хохотнул в рыжую бороду.
– Ну, а дальше? – спросил кормчий сквозь смех.
– А дальше… Храню веер на память о дивном свидании, в склянки бью да вам, дуракам, похлёбку варю.
За разговором не заметили, как наступили сумерки. Дневной свет угас. По воде заскользили лёгкие тени, предвестницы ночи. Свободные от вахты моряки ушли спать.
Спали на корабле вповалку, подстилая под себя собственное платье.
Спальными помещениями служили свободные от груза трюмы. Там пахло гнилью, обильно плодились насекомые, пищали и дрались крысы.
Диого остался один.
Внизу, под его ногами, бежали быстрые волны и, ударяясь о нос корабля, разлетались множеством мелких брызг.
Над его головой небо светилось махровыми звёздами. Впереди, словно лоцман, плыло созвездие Южного Креста.
Пришёл вахтенный проверить время. Сделать это здесь, в Южном море, было задачей нелёгкой. Европейские мореплаватели привыкли узнавать время по «стражницам». Вращаясь вокруг Полярной звезды, они, подобно стрелке часов, свершают полный круг за двадцать четыре часа, а за один час описывают дугу в пятнадцать градусов. Но вот уже несколько дней, как небо изменилось и ни Полярной звезды, ни Большой Медведицы, в которую входят «стражницы», не было видно.
Пока вахтенный заносил в журнал свои наблюдения, Диого недвижно стоял на носу «Санта-Инес». Однообразно и мягко плескался океан. Огромная ночь и огромное небо казались чудом.
И, обратив лицо к звёздам, юноша тихо сказал:
– Не было профессорской дочки, не было профессорской сестры. Я покинул Коимбру, для того чтобы увидеть мир. Но через год, и не позже, я вернусь в университет, так как без знаний слепы глаза.
– Что ты, сынок? – не отрываясь от журнала, спросил через некоторое время вахтенный.
Диого не ответил.
Расчистив место среди ящиков и канатов, он лёг тут же на палубе и сразу уснул.
Разбудил его утренний холод. Звёзды
