сует, и здесь ничего не поделаешь, вместо того, чтобы сидеть на одном месте и предаваться нашим размышлениям, мы срываемся, как угорелые, и мчимся за тридевять земель, чтобы опять окунуться в другую суету. Ведь как говорил Сократ, что даже войны происходят ради стяжания богатств, а стяжать их заставляет нас тело, которому мы по-рабски служим, по вине тела у нас нет досуга для философии.
– Ты хочешь сказать, что если постоянно предаваться философии, то можно освободиться от заботы о теле? – с сарказмом спросил его Нивос Родеф.
– Какое там! – воскликнул удрученно слепой. – Тело и тут находит нас, шепчет нам на ухо всякие непристойности, сбивает с пути истины, путает, приводит в замешательство и смятение, и мы оказываемся не в силах разглядеть истину. Сократ доказывал, что достигнуть ясного знания о чем бы то ни было можно, только отрешившись от тела и созерцая вещи сами по себе самой по себе душой. Он говорил, что только после смерти мы можем что-то познать нашей чистой душой, а при жизни это невозможно.
– А у кого вообще нет души, – спросил нигилист Нивос Родеф, – тому, значит, заказана дорога к истине?
– Это невозможно, у нас у всех есть души, – убежденно заявил слепой.
– В этом я очень сомневаюсь, – позволил себе заметить Нивос, – вообще-то я не верю не только в бессмертие души, но и в ее наличие.
В этот раз на защиту идеи слепого встал Грек-философ.
– Наличие души в теле доказывается хотя бы тем, что иногда душа остается наедине с собой, без тела. Ведь когда мы предаемся своим мыслям, то забываем о своем теле. Получается, как бы парадокс, если хочешь погрузиться в размышления, постарайся забыть о своем теле. Если сознательно ограничивать связь души с телом, то можно избежать заражения его природой, а это принесет нам избавление от безумства тела, в результате чего мы обретаем возможность соединения с бестелесными сущностями и способность познать собственными силами все беспримесное, что и является истиной. По мнению Сократа, нечистому касаться чистого не дозволено.
– Какая галиматья, – воскликнул Нивос Родеф. – Если мы не будем поддерживать свое тело в хорошем состоянии или хотя бы питать его, то, уверяю вас, никакая душа в нем не удержится. Она мгновенно умрет вместе с телом. Смею вас заверить, что, прежде всего, мы с вами представляем тела, и в нас нет никаких душ и быть их не может.
В это время в прихожей залаял Диоген. Залаял он оттого, что рядом с ним заколебался воздух, и из пустоты, неведомо как, появился человек, весь укутанный в черный балахон. В руках он держал посох и миску для подаяния, на которой извивались три толстых червяка. Старик смущенно кашлянул и постучал три раза посохом о пол.
– Кого это еще принесла нелегкая, – сказал Нивос Родеф.
– Тьфу-ты, – выругался слепой. – Я хорошо помню, что закрывал дверь на заложку. Пойду, открою.
Но надобности в этом уже не было, закутанный в балахон старец входил на кухню.
– Нижайше прошу прощения за мое беспокойство, – сказал он. – Я осмелился вас
