лесная глушь, рядом крестьянские дворики и дачки с голубыми и зелеными ставнями.
Медленно движется пароход по сети озер с бесконечными шлюзами вплоть до Вильмандстранда[406], откуда еще медленнее везет таратайка в одну лошадку до городка, раскинувшегося по берегу.
Медлительный темп речи с паузами, <но не ленивый, а сдержанно-действенный темп во всей жизни этого трудового народа, где и маленькие дети уже приучаются к труду, плетут корзиночки и выносят продавать их на станции>[407].
Иматра. Отель на берегу зимой. Открытка начала XX в.
Русский язык финляндцы понимают, а говорят плохо и только по необходимости. <Трудно научиться хорошо иному языку, да еще такому чуждому, как русский; и для романских языков наш язык труден, а финну, с его особым языком, – особенно>[408].
Путь в Ганге лежит через Гельсингфорс[409], город уже обстраивался новой архитектурой талантливого зодчего Сааринена, уже Аксели Галлен закончил свои фрески на стенах Национального музея[410], где Эдельфельд – финский Репин и скульптор Вальгрен красовались своими работами. Целая улица обстроена интересными домами новой архитектуры, [так называемого] «северного модерна», совершенно иного в сравнении с модерном остальной Европы.
Строгие формы, в основе которых национальное искусство.
Любопытна толпа в столичном Гельсинки (тогда – Гельсингфорсе): старики сидят на скамеечках, покуривают трубочки-«носогрейки», горожанки, взявшись за руки, гуляют попарно; дети молчаливо играют в саду; цвета их костюмов яркие – это действительно «живые цветы природы»[411], как говорил М. Горький. На склоне горы – зоологический сад, несколько необычный: по дорожке пробирается павлин, а из куста выглянула мордочка молодого лосенка и скрылась; зверье здесь было не в клетках, а на свободе. <Дальше Гельсингфорса до Ганге природа еще живописнее>[412].
Гельсингфорс (Хельсинки). Набережная. Фото начала XX в.
Крошечный Ганге сполз к морю, здесь уже не Финский залив, а Балтийское море, серое, пустынное; с горизонта тянутся облачка, <на прибрежных высоких скалах одинокие лавочки, под ногами шумят с плеском волны>[413], народу мало, путешественник здесь редок, и его не встретит ни портье гостиницы, ни даже носильщик – такого типа здесь и не имеется.
Из Гельсингфорса мы приехали пароходом, матрос вынес на узкий мол пристани чемоданы, поставил и ушел обратно. Пароход ушел далее, немногие пассажиры ушли, носильщика никакого нет, нет и сторожа. На берегу тоже не видно ни души. Показался какой-то портовый чиновник, нет даже сарая с камерой хранения.
На ломаном языке он объяснил нам, что можно все вещи оставить на пристани, а из гостиницы [придут и] перенесут вещи.
Двухэтажные деревянные домики, в одном из них гостиница.
Хельсинки. Набережная. Фото начала XX в.
Вильманстранд или Лаппенранта (фин.
РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 75.
Там же.
Гельсингфорс (фин.
В 1928 г. Аксели Галлен-Каллела выполнил на стенах вестибюля Национального музея в Хельсинки панно на темы «Калевалы».
Точная цитата из рассказа М. Горького «Бывшие люди» (1897): «Дети – живые цветы земли…» (
РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 75 об.
Там же.
