терпят неудачу, так как их функциональное пространство – традиционный мир партийной демократии, где граждане поддерживали политических лидеров и отождествляли себя с ними – в настоящее время опустело.
1. Исчезновение массового участия
В ЭТОЙ главе я сосредоточусь на доказательстве массового уклонения и отстранения от традиционной политики и проанализирую опустошение того пространства, в котором должно было бы наиболее активно развиваться взаимодействие между гражданами и их политическими представителями. Этот процесс уже достаточно подробно описан и изучен как в научной литературе, так и в экспертных комментариях. В них, однако, часто игнорируется, насколько распространенным и всеохватным стал этот процесс. Более того, не все аспекты массового уклонения были одинаково кропотливо рассмотрены, в связи с чем полный диапазон изменений не подвергался глубокому и качественному анализу. В этой главе, компенсируя данные упущения, мы продемонстрируем всю широту и разнообразие способов отстранения от политики вне зависимости от их распространенности. Здесь и далее я предполагаю, что уклонение и отстранение являются показателями растущего безразличия к политике – точнее, к публичной Политике с большой буквы, но не обязательно к субполитике по Беку (Beck, 1992; Бек, 2000)[4]. Я также хотел бы указать на двусторонний характер этого безразличия, проявляющегося по обе стороны демократической связи. Мне крайне важно эмпирически доказать, что безразличие присуще как гражданам, так и профессиональным политикам: они уклоняются и отделяются друг от друга и усугубляют опустошение пространства их взаимодействия.
Партийная демократия, которая, как правило, связывает друг с другом граждан и политических лидеров и дает им платформу для участия, в настоящее время ослабевает; из-за этого выборы и избирательные кампании приобретают в современном демократическом устройстве больше ритуальные, чем практические функции (Katz and Mair, 1995: 22)[5]. Это ослабление выражается, с одной стороны, в уклонении граждан от активного участия и преданности традиционной политике, а с другой – в уходе политических лидеров в иные институциональные сферы. Отметим сразу же две важнейшие особенности этого процесса. Во-первых, с точки зрения политики на местах, увеличивающийся разрыв между правителями и управляемыми способствовал росту числа популистских требований, ставших в настоящее время особенностью многих развитых европейских демократий: например, ультраправые Народная партия в Дании или Партия прогресса в Норвегии, Штрахе в Австрии и Вилдерс в Нидерландах, Де Винтер во Фландрии и Ле Пен во Франции, а также Блохер в Швейцарии и Босси в Италии. Каждый из этих вызовов политическому мейнстриму имеет свои национально-специфические идеи, предложения и интересы, часто сфокусированные вокруг распространенного чувства ксенофобии, расизма и защиты культуры и обычно возникающие на правом крыле политического
Хотя, действительно, для некоторых авторов, в том числе Бека, уклонение от Политики с большой буквы часто дополняется за счет более активного участия в «субполитике». Отметим также предположение В. Ланс Беннета (Lance Bennett, 1998: 744) о том, что «изменения в политике связаны не со снижением уровня участия граждан, но отходом от старых форм и дополняющим его появлением новых электронных форм выражения политической заинтересованности и участия… [Г]ражданская культура не умерла; она только обрела новую идентичность и все еще может быть выявлена в современных сообществах». Основной вопрос здесь – может ли такой перенос участия компенсировать отстранение от традиционной политики.
По поводу изначального различия между ритуальными и эффективными частями конституции см.: Bagehot, 1963: 61.
