за работой. Она с горячностью подумала: «Я этого не потерплю! Не потерплю! Пойду к ней прямо сейчас». Да, она это сделает, и немедленно! Она порывисто повернулась, вышла в прихожую и начала подниматься по лестнице.
При всей хрупкости фигуры у Люси был почти грозный вид. Однако она волновалась; сердце у нее сильно билось и ком стоял в горле, когда она вошла в комнату Анны.
Та была еще в постели – она не вставала к завтраку и лежала с разбросанными по подушке темными волосами, с припухшими после сна глазами. Распахнутая ночная рубашка была оторочена кружевной оборкой по вырезу, из которого выглядывали округлости грудей. На лице с пухлыми губами не заметно было ни тени удивления по поводу неожиданного визита.
Люси села в кресло – так близко, что ей видны были желтые крапинки в карих глазах Анны. В молчании женщины пристально смотрели друг на друга.
– Ты еще не вставала? – наконец нарушила тишину Люси, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал, а слова звучали весомо и сухо.
– Вроде нет, – беспечно ответила Анна.
– Ты очень легко относишься к вещам.
Слова прозвучали более поспешно и громко, чем Люси намеревалась.
– Разве это не лучший способ?
Люси собралась с духом, облизнула пересохшие губы.
– Не понимаю тебя, Анна, – сказала она, стараясь говорить спокойно.
– Что ты хочешь понять?
– У тебя нет ни занятий, ни правил, ни религии – ничего. Ты живешь исключительно ради собственного удовольствия.
– Для чего еще нужна жизнь? – беспечно воскликнула Анна. – Получай от нее то, что можешь. Это гонка, в которой каждый за себя. И пусть дьявол схватит последнего.
– Значит, вот во что ты веришь, – язвительно произнесла Люси. – Это многое объясняет.
В ответ Анна улыбнулась. Но можно ли было назвать это улыбкой? На лице женщины читалось насмешливое равнодушие; в невозмутимых глазах мерцал огонек презрения. От этого взгляда, раздражающего своим безразличием, Люси побледнела.
– Так вот каково твое представление о жизни, – строго заключила она. – Нет никого, кому ты была бы предана.
– А ты?
– У меня есть муж, – с запинкой пробормотала Люси, вдруг сильно зардевшись. – И сын. И… и моя религия.
– Отец, Сын и Святой Дух. Аминь, – чуть насмешливо протянула Анна.
Наступила напряженная пауза, и вдруг плотину прорвало – все, что Люси держала под спудом в течение минувшей недели, хлынуло наружу.
– Это ужасно! – выкрикнула она. – Просто ужасно! Как ты можешь так говорить? Это постыдно, это богохульство! Ты высмеиваешь все хорошее и благородное в жизни.
Увлекшись, она произнесла последние слова безо всякого смущения.
Анна приподнялась на локте.
– Не выводи
