чного окружающего ландшафта. Автоматика лобового стекла сработала мгновенно, сменив его тонировку на почти прозрачную, и в салон кроссовер-кара понеслись оранжевые отблески настенных фонарей. Они казались тусклыми в сравнении с нещадным солнечным светом открытого пространства, никогда не знавшего спасительной атмосферы; безмолвного пространства-убийцы, ослепительно сияющая точка которого уже замаячила на кончике острия стреловидного шоссе.
На какое-то мгновение её затмили фары встречного низкорамного трала, гружённого бесформенной массой стального механизма. Казалось, габаритный груз вот-вот окажется внутри скромного бюджетного авто. С водительского места послышалось эмоциональное сопенье, затем мужской голос:
– Компьютер! Элиза!.. Лизка! Спишь?
– Слушаю, мистер Фаррет.
Компьютер выжидающе замолчал.
– Скажи мне… эта… на скольких со встречным курсом разошлись?
– На десяти сантиметрах, мистер Фаррет. Позвольте посоветовать вам передать управление мне.
– Я бы посоветовал сделать то же самое, – спокойно произнёс человек с пассажирского кресла. Фаррет шутливо состроил гримасу обиженного ребёнка.
– Ну, Серж, дай хоть ты оттянуться за рулём. И так автоматика просто замучила своим сервисом. Скоро задницу, не при Элизе будь сказано, и ту… Впрочем, я правда, того… увлёкся. Сейчас только сделаю этого пижона на роллкаре… Ишь ты, ушёл от нас как от стоячих..
– Брось, Джонни, это бесполезно и небезопасно. – Серж Сомов едва подавил зевок. – Рано встали, не выспался… Я вижу, гравикомпенсатор забарахлил, и, если на шоссе поймаем ямку или бугорок, сам понимаешь, что нас ждёт при силе тяжести в одну шестую земной… Элиза, бери управление!
– Слушаюсь, мистер Сомов.
Джонни демонстративно убрал руки с руля. Руль сложился и стал не видим на выпуклом торпедо.
– Ладно, Серж, твоя тачка, убедил. Но как свернём с шоссе на грунт, поведу снова я… А ты, старина, всё такой же… рассудительный. Сколько же мы не виделись? Лет пять?
– Вроде того. – Серж точно знал, что больше, но не стал поправлять давнишнего друга. – С того времени, как я перевёлся сюда, в лунный филиал нашей конторы. А ты вроде уволился?
– Можно сказать и так.
Фаррет помрачнел, медленно достал из комбинезона пачку сигарет, закурил, шумно выпустил струю дыма. Запахло ментолом.
– Мистер Фаррет, курение в салоне категорически…
Серж прервал бездушный компьютер:
– Элиза, помолчи. Следи за дорогой… Куришь, Джонни? Это редкая привычка.
Тот похлопал по дружескому плечу:
– Закуришь тут… Сволочи… Но я на плаву. Собственно, поэтому меня и занесло сюда, на старушку Луну. Очень рассчитываю на твою помощь, и не ошибся… А почему стоим?
Машина действительно остановилась в разрыве отбойника на технологической площадке, предлагая съехать на первозданный грунт.
Сомов несколькими жестами на выдвинувшемся дисплее вручную перенастроил шасси и после короткого диалога с Элизой обратился к Фаррету:
– Поведёшь?
Тот махнул рукой:
– Хватит, не до ребячества.
– Я так и думал… Пора вводить координаты финиша. Джонни, твой выход.
Джонни Фаррет, поглядывая на строчку цифр, крупно написанных размашистым подчерком на пачке сигарет, ввёл их в маршрутизатор кроссовер-кара. Виноватая улыбка не сходила с его лица.
– Серж, ты не думай, что я тебе не доверяю, но раз обжёгся на молоке…
Серж Сомов ответил снисходительной полуулыбкой:
– Э-э, парень, как тебя жизнь… Координаты твои – секрет полишинеля. У нас любой младший лаборант знает: там слабая метрическая аномалия, возникшая после столкновения космобота с шальным метеороидом. Даже название ей придумано – аномалия Пьеро. Руки до неё не доходят, а финансирование до института… Ладно, посмотрим в частном порядке. Элиза, двигай до намеченной точки. И по аккуратней, район слабо изучен. Не карта, а белая простыня… Рассказывай, дружок, ты каким боком к этому участку.
Джонни почесал ногтем нос.
– Дело в том, что я его получил в наследство.
2
Дело житейское: пра-пра -прадед Джонни Фаррета – Уильям Спенсер Фаррет – как говорится, почил в бозе, поутру невзначай приняв вовнутрь стакан скипидара, в котором на ночь оставлял полироваться вставную челюсть. Прожил он жизнь тихую и праведную аж до ста двенадцати лет, и ни в чём предосудительном замечен не был. Однако некоторые его поступки можно назвать экстравагантными.
