в машину, вопросы отпадут сами собой. Нет, – остановила она меня, – сначала принеси шампуры, уголь и мангал.
И опять в приказном тоне.
– Теперь можешь заглядывать, – милостиво разрешила она, когда я принесла и то, и другое, и третье. – А ты неплохо так поработала! – крикнула она мне вдогонку, высыпая уголь в мангал на весело занявшиеся огнем щепки.
Вся машина была забита баулами.
Я открыла один из них – сердце бешено заколотилось. Открыла второй, третий, четвертый… Я никогда не видела столько денег – все баулы были забиты денежными банкнотами под завязку. Тут и рубли, и доллары, и евро.
Нет, я не обрадовалась, мне поплохело, тревожно стало.
– Ты что, кого-то убила? Банк ограбила? Откуда ЭТО?! – вопросов у меня было больше, чем вначале.
– Да, ограбила. Но не банк, – спокойно ответила горгулья, переворачивая шампура. – В банке недостачу свалят на кассиров. Я ж не зверь подставлять невинных людей. Господи, ну что тут не понятно? – всплеснула она руками, взглянув на меня с укоризной. – Волки воруют у государства. И воруют много. Прячут у себя в подвалах, на дачах, у родственников. Я умею читать мысли, я могу управлять волчьими мыслями. Я просто взяла то, что у них быть не должно. Я дала им шанс исправиться.
– И кто это был?
– Не знаю, не спрашивала. Зашла в первую попавшуюся областную администрацию, прошла по кабинетам, нашла самую жирную рыбешку, запрограммировала вывезти натыренное в лес, чтобы не дай бог, не досталось обратно государству, а потом, когда рыбка попала в сеть, откопала и вернулась. Правда, ждать, пока раскачается и поверит, что его вычисляют, пришлось долго. Это была знатная охота! Я держала этого коррупционного гения на прицеле две недели, прикинь! С охотой на бедных кабанчиков ни в какое сравнение не идет.
– Ну ты… Ну ты и… – я задохнулась.
Горгулья сдержано хихикала.
– Среди зверей я могу быть только Альфой!
– Хватит тебе! – не выдержала я. – Это… Это неправильно!
В то время, как вся страна голодала, кто-то растаскивал страну, как репу с брошенного колхозного поля. Откуда брались эти люди, из-за которых я полжизни пыталась выжить среди тотального бесправия, беззакония и массового равнодушия? Обидно до слез. И в то же время я понимала, что никакая сила не заставит меня отказаться от этих денег. Им можно, а мне нельзя?!
А ведь могло бы быть все по-другому, без обмана, без лжи, без воровства.
– Сейчас нам эти деньги нужнее, от этого зависит судьба нашего мира. Нашего Мира! – горгулья была тверда, как скала. – Если государство позволяет воровать, значит, государству эти деньги не нужны. В конце концов, я просто восстановила справедливость. Иди ко мне, девочка моя, – она присела рядом, прижала мою голову к груди, погладила волосы. – Я знаю, как много тебе пришлось пережить, я знаю, сколько горя пало на твои плечи, я чувствую твое окаменевшее сердце… Мне жаль, что я не смогла тогда вернуться. У тебя не осталось
