вы следили за этим делом… Пресса подняла жуткую шумиху. Центральные газеты наприсылали журналистов. Печатали высокоморальные заголовки. «Как бы вы поступили» и прочее.
– Да. Я видел статьи. – Мэтью подается вперед, отпивает кофе.
– У меня цветочный магазин. Дошло до того, что его пришлось закрыть на несколько месяцев. Я не могла смотреть людям в лицо. Друзья относились с пониманием, хотя некоторые вели себя странно. И постоянные покупатели. Даже смотрели на меня как-то…
– Сочувствую. Люди бывают злыми.
– О да. Тони – мой муж – просто был в ярости. Я уже говорила, что он очень помог мне. Такой милый – и просто рассвирепел, когда всплыло мое имя…
– А как в точности это произошло?
– Я так до конца и не поняла. Я ездила на конференцию флористов в Южный Лондон. Обучение и построение бизнес-моделей. Официально полиция утверждает, что журналистам просто повезло – они вычислили меня, поскольку из Девона было всего лишь два делегата. Но Тони подозревает преднамеренную утечку – чтобы подогреть интерес прессы.
У Мэтью вытягивается лицо.
– Вы думаете, такое возможно?
– Очень маловероятно. Вряд ли они захотели бы подвергать вас опасности.
– Опасности? Так вы и вправду считаете, что я теперь в опасности?
– Простите. Не хотел вас пугать. Вы не единственная, кто может опознать этих мужчин. Нет. И я в самом деле думаю, что сознательной утечки не было. Вот случайная… другое дело.
– Так или иначе, теперь знают все. Это я – женщина с поезда, которая ничего не сделала.
– Тяжело было?
– Да. Но не сравнить с тем, что пришлось пережить той семье.
– Так зачем вы туда потащились? В Корнуолл?
Поставив чашку на стол, я обхватываю руками голову.
– Да, дикая глупость с моей стороны. Но дело в том, что когда я увидела миссис Баллард у своего магазина – она просто стояла и смотрела на меня, – я сразу узнала ее по снимкам; их было полно в местных газетах. Неважно. У меня мурашки по коже побежали, и я, все обдумав, решила, что лучше попробовать объясниться. Вбила себе в голову, что если поговорю с ней с глазу на глаз, призна́ю, что считаю ее вправе сердиться, что если она поймет, что я тоже мать и как я сочувствую ее горю…
Я прочитала все по лицу Мэтью.
– Да. Полная глупость.
– И она отреагировала плохо?
– Не то слово. Просто обезумела. Теперь-то мне ясно. Я думала только о себе. Воображала, что стоит ей понять, какая я порядочная и как я сожалею…
– Свидетели вашего разговора были?
– Нет. Только мы двое. Я привезла цветы, большой букет примул – я читала, что Анна их очень любила. Теперь ясно, что цветы и стали спусковым крючком. У нее началась истерика. Кричала, что сыта по горло цветами, что мне тут не место. Что я не имею права. Венок, как будто на могилу ее дочери. А она, между прочим, не верит, что дочь мертва.
Мэтью подливает пенистого молока себе в чашку; предлагает
