камера под условным названием “баня”. Помимо перечисленного шло строительство “норд-лагеря”, куда был направлен Печерский. Читатель может подумать, что речь идет о большой территории. На самом деле лагерь был небольшой и занимал площадь менее одного квадратного километра – для убийства людей не требовалось много места.
Согласно данным в суде три десятка лет спустя показаниям первого коменданта Собибора Франца Штангля, транспорт из 30 вагонов, в которых могло находиться до 3 тысяч человек, обычно ликвидировали за три часа. Когда же администрация лагеря пришла к выводу о недостаточной “эффективности” пяти газовых камер, в которых одновременно можно было умертвить не более 600 человек, в сентябре 1942 года были выстроены три дополнительные камеры, и общая “пропускная способность” удвоилась. Между прочим, пару лет назад израильские и польские археологи раскопали остатки газовых камер. Их было восемь, ровно столько, о скольких говорили выжившие узники.
Еще был “лазарет” – расстрельный ров, в который отправляли в перерывах работы “бани”, чтобы фабрика смерти не простаивала. Об этом свидетельствовал Дов Фрайберг на процессе Адольфа Эйхмана: “Вскоре после возвращения с работы проводили “аппель” – линейку… Потом приходил Пауль и спрашивал: “Кто болен? Кто устал? Кто не хочет работать? Шаг вперед”. Большинство понимали намек, и выходившие тоже понимали, но так жить им надоело. Тогда он подходил и говорил: “С тебя хватит, зачем тебе работать? Ты можешь жить лучше. Выходи”. Он каждый вечер это делал – выбирал 10–12 человек. Затем их отводили в место, которое эсэсовцы цинично называли “лазарет”. В “лазарет” начали отправлять и тех из прибывших с очередным транспортом, которые не могли ходить – больных, престарелых, а также тела умерших в дороге. Живых расстреливали прямо в яме”.
У любого, кто читает об этом, не может не возникать вопрос: почему миллионы людей не оказывали сопротивления и позволяли отправить себя в газовые камеры, почему столь редко приговоренные к смерти предпринимали попытки взять с собой одного из мучителей? Ханна Арендт объясняет это феноменом разрушения индивидуальности, тем, что нивелировка человеческой личности начиналась с ужасающих условий транспортировки в лагерь, когда замерзших нагих людей набивали в вагоны для перевозки скота, потом по прибытии – “безукоризненным шоковым воздействием первых часов”, “манипулированием человеческим телом с его бесконечной способностью страдать”. К тому же “героизм не является естественным свойством человеческой натуры, – отмечала Симона де Бовуар. – Не беспомощность жертв перед лицом палачей должна удивлять нас, а то, что они ее преодолели”.
Акты сопротивления случались среди обреченных, которых сразу посылали на смерть. У них не было иллюзий, им было нечего терять. Об одном таком случае рассказывает в своих показаниях Печерский: “Между
