сложилась: муж, дети в войну погибли, вот и тронулась умом, – сочувствовала бабушка, – шатается по городу, места себе не находит, все их ищет. И фамилия у нее Шатана, чудно.
Они прошли мимо витрины магазина, в которой отразилась бабушкина сгорбленная фигура, смешно размахивающая руками, следом гордо проплыла Ванькина, стройная и неотразимая.
– И мне нищенствовать довелось, – продолжила разговор бабушка, – с тех пор ноги и болят, застудила. Хлебнула горя, не дай бог никому такого.
– Ты просила милостыню? – возмутился внук.
– Родители-то мои, царствие им небесное, померли перед революцией, вот и пришлось скитаться, горе мыкать, пока дедушка твой не встретил меня. Он и пожалел сиротинку, в жены взял. Я ведь тогда совсем молоденькая была, на двадцать годков млаже Иван Яковлича.
– Бабуля, а баба Груня тебе кто? – вспомнил вдруг Ванька.
– Невестка, – усмехнулась бабушка, – жена моего брата Митрия. Давно его не видела, в Явлеях проживает, в районе, стало быть, – пояснила она внуку. – Чать не ближний свет, да и старый совсем стал. Ему, поди, за восемьдесят стукнуло, где уж тут разъезжать по белу свету.
– А Славка с Юркой мне братья?
– Троюродные, родня. Их матери, Лида с Аннушкой, племянницами мне доводятся, твои тетки. Што, повидать охота? Придут как-нибудь.
– А баба Груня как треснет их по затылку, когда они по переулку к нам спускались. Почему она такая плохая, злая, как волк?
– Жизнь тяжелую прожила, да и характерец у нее, не приведи господь.
Неподалеку от магазина с витринами сидел широколицый сапожник- китаец, призывно размахивая щетками.
– Садись, обувка чистить надо, мал мало. Грязный нельзя таскать! – зазывно улыбался веселый китаец, приглашая к себе прохожих.
Ванька смущенно покосился на свои босые ноги и гордо отвернулся.
– Бабуска! Внуку ботинки давай покупай, босой нельзя ходить, – не отставал китаец, улыбаясь бабушке с внуком узкими щелками глаз и похотливо оглядывая бабушку.
Ванька вконец рассердился. Как может этот наглый китаец так смотреть на его старенькую бабушку. Он схватил бабушку за руку и потащил прочь от противного китайца, хихикающего им вслед.
Они вошли во двор большого здания и подошли к деревянному бараку с открытыми настежь воротами…
Внутри строения грохотали станки. Увидев деда, Ванька бросился к нему и, споткнувшись, растянулся на полу. Скрывая боль, подбежал.
– Ух, ты, сколько всего, – забыв обо всем на свете, он восхищенно разглядывал инструменты у деда на верстаке.
– Нравится? – одобрительно хмыкнул дед, – помоги вон бабушке.
И Ванька стал помогать ей, запихивать в большой дерюжный мешок стружки, обрезки досок, брусков, упрашивая:
– Можно, я с дедом останусь, бабуленька?
– Пусть остается, – разрешил дед, – я пригляжу, не боись.
– Как вчерась у колодца? – ворчливо напомнила бабушка, но перечить
