программа будет иметь успех, публика, как говорится, пойдет.
В горле пересохло, а в груди болезненно потянуло. Уверен, нечто подобное испытали в тот момент мы все. Гурский тяжело и шумно вздохнул, оглядывая изуродованное здание, Ганс с неуместным интересом уставился на собственные ботинки. И даже наш кремень Ермолов сокрушенно покачал головой.
Синий стеклопластик дверей рассыпался. Только узкие, похожие на клыки древних чудовищ осколки еще торчали из белых рам. Едва войдя, я увидел такие знакомые окошки касс, наклеенные на стены схемы зрительного зала с нумерацией мест и рядов, расписание спектаклей. Наших спектаклей, половина которых так и остались неотработанными.
У дверей, за нашими спинами, все еще висели красочные афиши, будто яркие приветы из детского сна.
Фойе первого этажа расходилось в стороны от входа скругленным коридором. Я вслушался в неестественную тишину этого места. В цирке не бывает так тихо. Даже ночью. Обычно после закрытия здесь были слышны тихие шаги припозднившихся артистов, где-то вдали, в денниках, слышалось конское ржание и тигриный рык. Мирно похрапывал в своей караулке охранник.
Стволом автомата отведя в сторону занавес, я через боковой проход вошел в зрительный зал и огляделся.
Перед нами в свете ручных фонарей вырисовывался круг манежа. Некогда алый ковер был смят, а местами и вовсе разорван.
Гурский первым перелез через барьер и задрал голову к потолку.
Когда я сделал то же самое, у меня закружилась голова. Вспомнились воздушные гимнасты, на полотнах, трапециях и ремнях взлетавшие ввысь. Презревшие гравитацию смельчаки, бескрылые летуны в ярких костюмах. Я тоже когда-то был таким.
На манеже осталась полусобранная клетка. Вскочив на бортик, я нарочно прошел мимо, цепляясь за нее пальцами. Фонарь выхватил из мрака клочки пространства. Кресла, лестницы, забытые впопыхах вещи. Сдвинув в сторону форганг (прим. автора: форганг – занавес, отделяющий манеж от закулисной части), мы попали в сумрачный мир циркового закулисья.
Едва войдя, Ермолов тотчас зацепил ногой стоящий у стены контрабас. Инструмент низко загудел. Я старался идти осторожнее, подсвечивая себе дорогу фонарем. Ганс убежал вперед и замер у одного из своих таинственных ящиков, оклеенного зеркалами. Конечно, сейчас зеркала разбились и осыпались на пол. Один из крупных осколков хрустнул у меня под ногой.
Ганс стоял у своего аппарата, то закрывая его дверцы, то открывая опять. Кажется, это был его Волшебный шкаф, в котором на представлениях то появлялись, то исчезали разные предметы. А в финале номера в Волшебном шкафу и вовсе запирали Нинель – ассистентку Ганса. Она поднималась по ступенькам в блестящий в свете прожекторов шкаф, униформисты закрывали за ней дверцы, а когда открывали их снова, Нинель таинственно исчезала.
А горькая ирония заключалась в том, что девушка бесследно пропала в первые месяцы после Дня Икс.
Пробираясь к гардеробным,
