жестокому обращению, его игнорировали и не любили.
Как вы думаете, кем он стал сегодня? Наркоманом? Сквернословящим хулиганом? Ленивым наглым бродягой? Нет. Он вежлив со взрослыми, трудолюбив, хорошо учится в школе и с удовольствием помогает дома. Он умолял усыновить его официально, чтобы он мог иметь настоящего отца и любящую мать. Его родной матери было все равно.
Как этот подросток смог стать таким дисциплинированным и образцовым, несмотря на отсутствие воспитания? Я не знаю. Он напоминает моего замечательного друга Дэвида Эрнандеса. Дэвид и его родители приехали нелегально в США из Мексики больше пятидесяти лет назад и чуть не умерли от голода, прежде чем нашли работу. Они выжили, помогая собирать урожай картофеля по всему штату Калифорния. В то время Дэвид жил под деревьями или в открытом поле. Отец смастерил печь из бочки, наполовину заполненной грязью. Костер был центром их дома.
У Дэвида никогда не было крыши над головой, пока семья не переехала в заброшенный курятник. Мать обклеила дешевыми обоями забитые досками стены, и Дэвид считал, что у них роскошный дом. А потом город Сан-Хосе забраковал этот район, и «дом» Дэвида снесли. Он никак не мог понять, почему люди разрушили такое прекрасное место.
Зная все это, невозможно объяснить то, кем стал Дэвид Эрнандес. Он закончил школу почти лучшим учеником в классе и получил стипендию на обучение в колледже. Там он снова стал одним из лучших студентов и через четыре года поступил на медицинский факультет университета Лома Линда. Дэвид вошел в десятку лучших студентов и продолжил учебу в ординатуре по специальности «Акушерство и гинекология». Со временем он стал преподавать акушерство и гинекологию в двух университетах: Лома Линда и Южной Калифорнии. А потом, на пике карьеры, его жизнь начала рушиться.
Я никогда не забуду день, когда доктор Эрнандес позвонил мне после ряда лабораторных анализов. Диагноз? Склерозирующий холангит. В то время это заболевание печени влекло за собой фатальный исход. Шесть лет спустя, когда ему было всего сорок три, мир потерял прекрасного мужа, отца и друга. Я любил его, как брата, и до сих пор скучаю по нему.
Нерожденные дети уже несут в себе индивидуальность, о которой знает Бог.
И снова я спрашиваю себя: как такая дисциплина и гениальность могли зародиться в таких безнадежных условиях? Кто бы мог подумать, что обделенный ребенок, выросший в грязи, когда-нибудь станет одним из самых уважаемых хирургов своего времени? Откуда у него возникла мотивация? В каком бурлящем источнике зародились его амбиции и жажда знаний? У него не было книг, он не ездил на школьные экскурсии, не был знаком с учеными. И все же он дотянулся до небес. Почему все так произошло с Дэвидом Эрнандесом, а не с мальчиком, имевшим все преимущества и возможности?
Почему так много детей выдающихся и любящих родителей выросли в идеальных условиях только для того, чтобы отвергнуть все это ради улиц Атланты, Сан-Франциско или Нью-Йорка?
