ему такого.
– А он русалку-то хорошо разглядел? – спросил Максим.
– Ну, не полностью, конечно. Через кусты только их головы было видно, да плечи. Ну, волосы ему запомнились. Да и я думаю – откуда бы там девушке-то взяться?
– Да, на Мудунном этого не просто найти. – согласился Павлыч и разлил остатки.
На этот раз закусили шелковицей – этакий контраст, сладкое на горькое. Курильщики опять задымили. На реке жужжала невидимая в темноте моторка.
– А я вот, в восемьдесят втором стоял на Скрынникове острове. – вдруг разговорился Дмитрий Павлович. – Молодой ещё был, неженатый. Кто-нибудь там бывал?
Бывал там, как выяснилось, только я.
– Вот Александр не даст соврать – глухомань та ещё. Даже рыбаки там не стоят, потому что до ближайшего магазина двадцать километров водой, да ещё семь пешком. Замучаешься ездить.
– Да, – подтвердил я, – с водкой и с бензином там проблемы.
– Тем более в восемьдесят втором было. Ну, а женщин-девушек там, наверное, с сорок третьего года не бывало, когда там тылы шестьдесят четвёртой армии стояли. И сейчас, хоть весь остров обыщите, ни одной не найдёте. Но какие там сазаны брали! Сейчас таких уже не осталось!
– Так ты о сазанах будешь или об русалках? – уточняет Петрович.
– Всё будет, не спеши. Вот, сижу я за мыском, в Зелёной заводи. А заводь ту я назвал так потому, что поперёк неё громадный осокорь в воду свалился по весне, но корни у него остались, так он и рос-зеленел, лёжа в воде. Я повыше него устроился, потому, что сазан после подсечки первым делом против течения бросается, вот я и подстраховался так от зацепов.
– А бывает, что он и в коряги уходит. – поделился я своим опытом. – Хотя бы и вниз по струе.
– Верно говоришь, – согласился Павлыч. – Один из трёх так и делал. Так что в той заводи потерял я и сазанов, и снастей! И вот как-то сижу я там, время уже к десяти подходит. Тогда этого летнего не было, а было поясное. А за всё утро у меня только один сазан спозаранку взял, да и тот с первого рывка леску оборвал, тогда лески были несравнимы с нынешними. А потом – бесклёвье настало. И насадку менял, и поводок, и глубину – всё глухо. Последняя надежда была на поздний клёв, он там с десяти до одиннадцати бывал. Забросил я насадку, уду на рогульку положил, притулился, будто меня и нет. И вот слышу какой-то плеск непонятный: не волны на песок плещут, не струя в каршах урчит, не рыба играет. А потом что-то вроде смеха даже. На поплавок глянул – стоит спокойно. Поглядел в сторону, в другую. И вот, за этим осокорем, за лежаком, сквозь ветки – вижу. Эта самая русалка. Купается, значит. Из воды наполовину высунулась, и вот, как Александр рассказывал, ни купальника, ни лифчика. А волосы – не скажу, чтобы вполне зеленые, а всё же с зеленцой.
– Это
