наблюдатели уже сидели на своих местах. Ближе ко мне находились минометчики, до окопа гаубичных наблюдателей-корректировщиков было метров четыреста пятьдесят. Расстояние не такое уж большое, но я мог разглядеть лишь головы и плечи. Дежурил, видимо, офицер и рядовой солдат. Офицер носил шапочку-пилотку, рядовой – каску, обтянутую камуфляжной сеткой. Я поставил прицел на пятьсот метров и с полчаса выжидал, пока офицер, скорее всего лейтенант, высунется повыше. Ведь случалось, что итальянцы и на бруствер взбирались, то ли показывая свою смелость, то ли будучи уверены, что русские «иваны», загнанные в лес и глубокие траншеи постоянным артиллерийским огнем, стрелять не станут.
Парочка попалась очень дисциплинированная. На бруствер не лезла, а порой надолго исчезала из виду, блестели лишь стекла стереотрубы. И все же я дождался нужного момента, когда лейтенант поднялся повыше, потянулся, развел в стороны руки, разминая мышцы. В этот момент я нажал на спуск. Пуля подняла фонтанчик земли чуть левее и метра на полтора ниже цели.
Артиллерист ничего не понял, звук выстрела летит в два раза медленнее, чем пуля. Завысив прицел, выстрелил снова. На этот раз пуля ударила в бруствер, и лейтенант исчез. Случилось то, чего я опасался. Мне следовало под любым предлогом добиться разрешения на пристрелку. Я не рассчитал правильно влияние водной преграды и траекторию полета пули вверх под углом двадцать с лишним градусов.
Досада, растерянность толкнули на необдуманный шаг. Я минут пять продолжал лежать на прежнем месте. На кручах поднялась суета, высовывались любопытные. Я поймал на мушку солдата в куртке, застывшего на тропинке, и выстрелил в него. Он свалился на подломленных ногах, как тот танкист, дернулся и замер, откинув в сторону руку с растопыренными пальцами. Я все это хорошо разглядел в оптический прицел. Зачехляя его, позвал Веню:
– Уходим!
Когда, пригибаясь, покидали место засады, там уже рвались первые мины. Срок от первого и до третьего выстрела оказался слишком велик, и вспышку засекли. Задержись мы еще на минуту, наверняка бы угодили под раздачу. Восьмидесятимиллиметровые мины рвались пачками и поодиночке. Мы были уже далеко, но итальянцы огонь не прекращали.
К минометам присоединились полевые орудия, а затем и гаубицы.
Лейтенант (а может, капитан?) непременно хотел отомстить за пули, выпущенные в него. Тяжелые гаубичные снаряды ухали, перекрывая остальные звуки, вырывая с корнем молодые деревья, порой ломая старые.
Мы спрятались в узкой отсечной траншее восьмой роты, где уже сидели с десяток красноармейцев и Максим Усов. У меня тряслись руки, я с трудом свернул самокрутку, потянулся к Максиму прикурить. Упавший сверху комок рыхлой земли больно ударил по руке, порвал самокрутку. Когда, свернув вторую, прикурил, сразу две мины взорвались метрах в десяти от нас. Молодняк распластался на дне траншеи. Максим сочувственно спросил:
– Успели, значит, выбраться? На вашем месте страсть что творится. Лупят без передышки. Хорошо хоть от роты подальше отошел.
Про
