Патриарх. – Ведь веришь, что не прикажу, что греха на свою душу не возьму и твою глупую душу в ад не отправлю! Потому что ты ведь не веришь в то, что сейчас говоришь, князь Фёдор! Ты душу бесу продаёшь за свою жалкую земную власть. Я знаю: ты не послушаешь ни меня, ни тех из бояр, кто разумеет, что нельзя пускать супостатов в Москву. Я знаю: вы обманете народ, успокоите его своей ложью и впустите войско ляхов в священный Кремль. Вы и холопов своих на стражу поставили у входа, чтобы я не смог ныне выйти на лобное место и народ поднять! Но знаю я и другое, Мстиславский, и запомни это: кровью обернётся твоя измена! Большой кровью, и она падёт на тебя с твоим Змием семиглавым. А теперь – всё. Все подите вон!
Этот неожиданный властный приказ застал собравшихся врасплох. Бояре зашумели было, пытаясь еще что-то говорить, но никто уже не слушал друг друга. Князь Фёдор Иванович решился подступить к креслу Патриарха, однако тот поднял к нему глаза, и Мстиславский, побледнев, попятился.
– Я сказал: вон! – Гермоген махнул рукой в сторону дверей. – И чтоб холопов у меня при входе не было! Снаружи пускай стоят.
– Ох, ты, святейший, рискуешь! Ох, плохо кончится твоё супостатство! – прошипел как бы ненароком, проходя мимо кресла, один из «семибояр» – Михаил Салтыков.
– Как Господу будет угодно, так я и кончу! – без вызова, почти мягко ответил Владыка. – Я не страшусь. Ты бы лучше страшился, Михайло. То ты с «тушинским вором» заодно был, государем его величал, звал народ ему присягать, а ныне им же народ стращаешь, подбивая иноземцу крест целовать. Не много ли раз по тридцать сребреников в твоей мошне, а Михайло?
Салтыков побелел, отпрянул и, бормоча что-то себе под нос, едва ли не первым убрался из палаты.
Патриарх оглядел залу, из которой, неловко пятясь, уходили бояре и раззолоченный польский полковник, затем кивнул Пожарскому и Рубахину:
– А вы останьтесь пока. Думаю, ты, князь Дмитрий, больше со змием говорить не хочешь.
– Не хочу, – подтвердил Пожарский.
– Вот видишь. А тебе, боярин, верно и надобно было только ко мне, а не к змию и не к Думе.
– Он сказывал, что и к ним тоже, – заметил князь, – да, видно, понял, что им не до него. Да и о чем с ними говорить?
– Они сами все сказали! – вздохнул Владыка и повернулся к гонцу. – Слушаю тебя.
Глава 6. Благословение Владыки
Боярин Роман, словно очнувшись от сна, низко склонился перед старцем и принялся в тех же словах, но с еще большим жаром рассказывать Гермогену обо всех бедах, обрушившихся на Смоленск.
– И чем же могу я, слабый старик, помочь вам? – внезапно прервав его речь, спросил Владыка.
На мгновение Рубахин смутился и опустил глаза. Но тотчас собрался с духом:
– Святейший Владыка! Все мы, кто там бился год с лишком, бились твоим благословением! Грамоты, что ты рассылал по всей Русской земле, народу были, как Божий указ… Писал ты, что нельзя прельщаться на посулы самозванца, и люди знали – нельзя! Писал, что ляхи на нашей земле никогда не станут мир
