знать, видеть, хотя бы слышать. Не вышло.
И у Ольги не вышло. В 1890-х годах фольклорист и историк Н. И. Коробка записал в Овручском уезде, на месте столицы древлян Искоростеня, множество сказаний о княгине Юльге (Вольге, Ольге), убившей своего мужа, Ригора или Игора.
Неясно только, кем в этой истории оказываются древляне, явно ничего дурного от Ольги не ждавшие. Речи их послов – с «добрыми» князьями-пастырями, «волком» Игорем, «овцами» – напоминают скорее выдержку из христианской проповеди, чем речи лесных охотников и пахарей. Кто же они – древлянские христиане, соучастники убийц? Или это убийцы посмертно вложили в уста жертв привычные слова? Кого убивали на княжеском дворе и у Игоревой могилы – свидетелей или подельников?
Между прочим, следует заметить и еще одну сторону вопроса. Ольга по языческим обычаям не имела права не только мстить за Игоря. Наследовать ему она тоже не могла. Ни у скандинавов, ни у славян вдовы не наследовали власть мужей. Легендарные правительницы чехов и поляков, Либуше и Ванда, с которыми часто сравнивают Ольгу, наследовали не мужьям, а отцам. Наследовать Ольга могла, только будучи беременна наследником, и вполне возможно, что в год смерти мужа Ольга носила младшего брата Святослава Глеба (или Улеба). Глеб вырос христианином, и возможно, что христианская партия именно его рассматривала как наследника. В Киевской Руси наследником мог стать тот представитель княжьего дома, кого выкликало вече. Но, так или иначе, править Ольга могла лишь в отрыве от языческих обычаев. И опорой ей были порвавшие с ними люди – христиане. Дождавшись естественной смерти Игоря, Ольга со товарищи могли дождаться и вхождения Святослава в совершеннолетие…
«Месть» Ольги древлянам. Радзивилловская летопись
Все сходится, увы… Так что же, убийца Игоря – Ольга? Убийца собственного мужа? Все против нее, но… не будем спешить. Мне думается, патер Браун, с воспоминания о котором мы начали распутывать древлянский детектив, не поддержал бы этого обвинения. Нет, не потому, что княгиня – христианка. «Он был логичен (и правоверен), а потому не вывел из этого факта, что она невиновна. От него не укрылось, что среди его единоверцев были крупнейшие отравители» («Сельский вампир»). Тут дело в другом: он не зря говорил в «Странном преступлении Джона Боулнойза», что «из всех невозможностей самая существенная – невозможность нравственная». Патер Браун мог представить любому суду защитника Ольги. Им оказывается Святослав.
Совместимо ли с нравом Святослава и его верой не только оставить в живых убийцу отца, но и жить рядом с нею, доверить собственных сыновей? Традиционная мораль Европы в таких случаях скорее простила бы матереубийство: вспомните Ореста, Бову-королевича из русской сказки или рыцарей Артура, братьев Гавейна, Гарета, Агравейна и Гахериса. Все они убили матерей за соучастие в убийстве отца или хотя бы за связь с убийцей. При этом Оресту ставили алтари и храмы, Гавейн считался одним из лучших рыцарей
