мхом, корни торчали подобно костлявым скрюченным пальцам. На секунду Сартскому показалось, что эти корни-пальцы сжимаются и разжимаются, словно примеряясь к его горлу, и он, судорожно сглотнув, замотал головой, прогоняя наваждение.
Оглушающая тишина заволокла все вокруг, и даже из-под копыт не доносилось ни хруста, ни шелеста. Словно огромный молот бухало где-то в горле сердце, увязая в липком холодном страхе, наполнившем низ живота.
Все явственнее ощущался запах болотных испарений. Тропинка петляла теперь уже между совсем хиленькими полузасохшими деревцами и большими бурыми кочками.
С каждым шагом раздавалось все громче и громче противное чавканье: из-под копыт выступала темная вода, а вокруг появлялось все больше и больше лужиц, подернутых бурой тиной.
– Пресвятая Дева Мария!
На одной из дальних кочек что-то или кто-то шевельнулся. Рука Сартского, дернувшись, замерла в нерешительности: то ли к нательному кресту, то ли к болтам с серебряными накладками, которые он специально приказал отлить, отправляясь в Гнилую Падь.
Шевеление усилилось, и Сартский, приглядевшись, увидел сплетенных в огромный клубок гадюк, необычайно крупных и толстых, в самой гуще которых белела обнаженная женская спина.
Отчаянно заморгав, он стал лихорадочно заряжать арбалет, но руки не слушались, один за другим драгоценные серебряные болты без звука шлепались на мягкий влажный мох.
Женщина словно почувствовала его взгляд, привстала, стряхнув с себя змей, и обернулась, заставив магната замереть от ужаса. На голове ее среди вплетенных в волосы желтых болотных кувшинок извивались маленькие змейки, а сами волосы бурого цвета, длинные и мокрые, почти полностью скрывали грудь, но не блестящий змеиный хвост, начинающийся от пояса и оканчивающийся где-то в змеином клубке.
– Ш-ш-ш!
Огромные, немигающие, темные, словно болотная вода, глаза приковывали к себе. Недовольно изогнув губы, она с тихим шелестом отвернулась.
– Пш-ш-шел прочь, человек! Не с-с-с-мотри на меня!
Не повинуясь дрожащим рукам, арбалет, сухо щелкнув, больно прищемил мякоть ладони, приводя его в чувство. На ощупь ощутив повод, Сартский со всей силы ударил в бока мерина, чтобы поскорее убраться от этого места, однако, не удержавшись, оглянулся: гадина, извиваясь, сбрасывала старую змеиную кожу.
– Как ты пос-с-смел?! Ты ответиш-ш-ш-шь… Ус-с-с-ни навечно…
Внезапно навалившаяся усталость потянула вниз веки. С трудом подняв руку, Сартский хлестанул плетью коня из последних сил, чувствуя, что в голове плещется огненный шар расплавленной, ломящей затылок боли.
Мысли текли медленно, словно капающий с ложки тягучий мед, и было совсем не страшно.
– С-с-с-пи…
Шелестящее шипение раздавалось со всех сторон, все вокруг кружилось, словно в безумном хороводе: деревья, болотные кочки, лужицы с грязной водицей, свинцовое небо и серые низкие облака, глаза закрывались, но он, еще окончательно не потеряв ориентацию,
