твой ярый цинизм станет кому-то спасеньем.
Ну, и напротив, как водится, кто-то, увы, пострадает.
Бойся не слизи, не крови. Бойся кощея, смельчак.)
Что ж. Возвращаемся к сплетням. Кто-то пустил было слух
Что наш препод – калека. Нет в этом мире мужчины,
Жальче него. И студентки вдруг стали смотреть с поволокой,
Как он твердой рукой выводит барочные пары,
Вензелем и арабеской их провожая в зачётки.
Ну, а студенты… Ещё стали добрее к нему.
Лишь иногда отвернутся, вздрогнут, поморщатся, и
Правую руку займут – ручкой, учебником, партой…
Лишь бы его не коснуться, лишь бы не думать о нём.
Много воды утекло с той невозможной поры.
Мир изменился. И мы с миром теперь изменились.
Всё позабыли, но наш злой букинист не забыл.
Книги свои разложив, смотрит, щурясь, в толпу,
Силясь среди незнакомцев найти постаревших студентов,
Им отомстить, наконец, за то, что они доучились,
Женщин познали, мужчин, время сменяли на деньги,
Статусы, ланчи, карьеру, шопинг, уикенд за границей.
Всё зачеркнули: диплом, свой универ и де Сада…
По, Новалиса, Готторна, Майринка и Сведенборга.
«Что ж вы все стали как я, где глубина и смиренье?
Что ж вы все стали, как я, линией в школьной тетради?
Где же мистический пафос, где наслаждение стилем?
В вашей жизни один нынче пророк – телевизор!
Вы – как лица с обложек скучных и мерзких журналов!
Вышли пройтись, потому что завтра опять на работу?
Солнышко, дети, шары, центр, культура, Макдональдс?
Ну же, идите ко мне. Я покажу вам игрушку.
Много я с вас не возьму. Дайте пять сотен всего.
Вот вам книжонка. Она вмиг вам напомнит былое.
Только откроете – всё. Вы в западне, вы попались.
Больше ни свет вам не мил будет, ни дети, ни офис.
Станете вы повторять: дайте мне хлыст и служанку.
Дайте мне замок в глуши, дайте хрусталь и эклеры,
Кружево шантийи и лабиринт из самшита!
Дайте мне конюха и дайте мне б*дь из кладовки,
Ту, что мечтала цыплят фаршировать по-французски…»
Грезит о мести старик, грезит, и смотрит куда-то
Вдаль, где деревья желтеют, слушая мертвого барда.
Гладит книги старик блёклой, холодной ладонью.
И в этот миг вдруг к нему странная мысль приходит.
«Был бы я пекарь, не знал муки бы книжных червей.
Был бы я пекарь, любил я бы свою запеканку.
Мак и ваниль, и кунжут. Был бы я пекарь. Но я
Старый, как мир, букинист. Только бы не заболеть».
2017
