отсутствии в стране антагонистических противоречий между рабочими и крестьянами. Новые установки фактически ревизовали идею народной демократии как отличной от советской формы перехода к социализму, отражали ориентацию на сталинскую позицию в отношении характера и темпов развития революционного процесса в странах «социалистического лагеря», но вместе с тем противоречили подходам Г. Димитрова – искреннего протагониста тактики национального фронта и особых, специфических, путей отдельных стран к новому общественному строю. По определению крупного болгарского исследователя акад. Мито Исусова, Костов «повернулся спиной» к тому новому, что сформулировал Димитров в вопросе революционной трансформации буржуазного общества[212]. (Добавим – и к тем, несомненно, творческим установкам, в разработке которых непосредственное участие принимал сам Костов: ему, в частности, принадлежало основное авторство концепции новой экономической политики партии, сочетавшей интересы различных классов и слоев болгарского общества и утвержденной ЦК партии осенью 1945 г.). Но было и еще одно важное обстоятельство, имевшее для Москвы с учетом главной задачи совещания, куда большее значение. Как можно было понять из шифртелеграммы Жданова, «особый интерес» придавали докладу Костова якобы вскрытые им «действительные попытки югославов прибрать Болгарию к рукам»[213]. По всей вероятности, имелось в виду не только детальное изложение болгарским представителем весьма болезненного для обеих сторон македонского вопроса[214], но и прозвучавшее утверждение, что югославы через федерацию при неравноправном участии Болгарии стремились превратить свою страну в «гегемона на Балканах против СССР»[215]. В Москве доклад Костова вызвал положительный отклик.
Об этом позднее, на III пленуме ЦК БКП[216] 26–27 марта 1949 г., скажет В. Червенков, приведя слова Сталина на встрече с болгарской делегацией в Москве в декабре 1948 г. Обращаясь к Костову, советский руководитель заметил: «Я читал ваш доклад на совещании Информбюро. Мы его одобрили тогда…»[217] Несомненно, продемонстрированный Костовым на бухарестском совещании антититоизм пришелся «ко двору» московскому руководству.
20 июня, накануне установочного доклада А. А. Жданова на совещании, советская делегация провела встречи в индивидуальном порядке с представителями «братских» компартий для выяснения их позиции по югославскому вопросу. Особое внимание уделялось связям белградского руководства с западными разведками: советская сторона хотела знать по этому поводу мнение «друзей». Тр. Костов и В. Червенков, однако, не смогли сообщить что-либо интересное. Костов упомянул лишь о якобы существовавших у болгарских коммунистов еще с конца 1930-х гг. подозрениях относительно Тито, который, будучи на нелегальном положении, «вел образ жизни не по средствам». (Вероятно, это сообщение содержало намек на имевшийся у Тито некий тайный источник
РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 3. Д. 108. Л. 14, 20.
Полный текст доклада см.: РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 4. Д. 58. Л. 154–182. Тщательный анализ доклада предпринят:
Совещания Коминформа. С. 430.
Новое название – БКП – партия получила на V съезде в декабре 1948 г.
ЦДА. Ф. 1 Б. Оп. 5. А. е. 34. Л. 69.
