как вас зовут? Зачем вы пришли? И почему вы меня все время называете мадам? Вы француз?
– Я не француз, нет-нет, я наоборот…
– В каком смысле наоборот?
– Ну, я не француз, – окончательно загнал себя в угол Зяма и осекся.
– Я вижу, что не француз, – ухмыльнулась завуч. – Так что вам надо?
– Мне ничего не надо. Это моему сыну. Миша Розенбойм… ну вы знаете, он в пятом «Б» учится…
– А, понятно, понятно! Это тот, который из двух копеек на уроке труда Маген Давид вырезал? Так вы его отец? Очччень хорошо! Оччень хорошо! Вырастили смену что надо!
– Да я понимаю… я же как с советским человеком… он ребенок, он ошибся, он больше не будет, я вам говорю как родной…
– А вы знаете, что нарисовано на двухкопеечной монете, гражданин Розенбойм?
– Я знаю, я возмещу. Там нарисовано, что эта монета двухкопеечная. Я заплачу, честное слово….
– При чем тут это! А что нарисовано на обратной стороне? А я вам скажу, что! Там нарисован наш советский герб, славу которого несли, несут и будут нести все советские люди! А ваш сын… у меня даже язык не поворачивается сказать… ваш сын осквернил его! И чем? Сионистским знаком! Он ведь пионер! Или он был пионером? Исключили небось уже?!
– Исключили, – еле прошептал Зяма. – И что, ничего нельзя сделать? Он больше так не будет, я этого поца выпорю так, что он ничего осквернять больше не будет…
– Детей бить нельзя, – неожиданно спокойно сказала завуч.
Зяма молчал, уставившись в пол, и переминался с ноги на ногу. На стене громко тикали часы.
– Идите, я подумаю, – отрезала завуч и стала что-то быстро писать в бумаге, намекая на конец разговора.
– Я вам буду век благодарен, что хочите, вот что хочите…
– Что хочу? – неожиданно переспросила Степанова. И с интересом посмотрев на Зяму, продолжила: – Хорошо, я запомню.
Прошло десять лет.
Зяма Розенбойм шел с работы в последний раз. Потому что завод, на котором он работал бухгалтером, закрылся, и в следующий раз Зяме было идти неоткуда. Моросил мелкий дождик, падала бурая листва, была осень, и деться от нее было решительно некуда. Добредя до подъезда пятиэтажки, в которой он жил, Зяма полез в карман пальто за ключами.
– Товарищ Розенбойм? – вдруг услышал он женский голос и обернулся.
Перед ним стояла завуч Степанова. Ростом она оказалась даже выше, чем Зяма предполагал. Рыжий шиньон сменился на каштановый, а глаза были те же, голубые.
– Здравствуйте, – прошептал Зяма, – э-э-э…
– Не пугайтесь, не пугайтесь, – улыбнулась завуч. – Я к вам по делу.
– Ко мне по делу? – еще больше удивился Зяма. В последний раз к нему по делу приходил мастер шестого участка, чтобы набить ему морду из-за задержки зарплаты, в которой Зяма был вовсе не виноват, потому что личных денег даже на свою зарплату у него не было, а руководство завода свои деньги отдавать не спешило.
– Да, по
