и другие деликатесы, но каждый вечер ты все равно приходишь туда, где тебя ждет бейгеле. В общем, мейделе моя, соглашайся за этого доктора и не делай мне беременную голову. Все, иди, спокойной ночи.
А через месяц Фирочка вышла замуж за доктора Шулькина. И каждый вечер он приходит домой, кушает свой ужин, а потом целует Фирочке ручку. А Фирочка улыбается, и ей очень хочется съесть бейгеле. Но она твердо решила похудеть и на ночь больше не ест.
Проруха
Нема Зильберман решил уйти.
– Все! – говорил Нема сам себе, смотря в потолок над кроватью, где он лежал рядом с Гуляевой. – Сегодня я все решу, потому что все! Сколько можно, если больше нельзя?
Его голова лежала на огромной груди Гуляевой, которая обнимала Нему большой рукой, на каждом пальце которой было надето золотое кольцо.
– Мой киса! – говорила Гуляева и целовала Нему в макушку.
У Гуляевой было хорошо. Тихо. Только стенные ходики раз в полчаса выпускали флегматичную кукушку, которая отсчитывала положенное.
В серванте матово блестел хрусталь, и томно Мадонна смотрела с рисунков на одноименном сервизе.
– Натали! Я сегодня же объяснюсь с супругой и все налажу! Вы только не переживайте, у вас мигрень!
– Мой киса! – томно говорила Гуляева и улыбалась очаровательными ямочками на пухлых щеках.
«Вот уж проруха!» – думал Нема Зильберман, проецируя на себя известную поговорку про старуху.
Маленький, лысоватый Нема, давно уже смирившийся с окружающей действительностью, муж Клары Иосифовны и отец Левочки и Беллочки, неожиданно влюбился без памяти.
Гуляева была восхитительная женщина, бухгалтер на предприятии, где Нема Зильберман служил счетоводом. Роман подхватил обоих и грозил больше цоресом, нежели нахесом. Но остановиться было невозможно.
– Все! – говорил Нема сам себе, смотря в потолок над кроватью. – Сегодня я все решу.
На улице была ранняя осень, листья еще не начали падать с деревьев, но уже ощущалась прохлада первых сентябрьских ветров.
У подъезда сидел Залман Абрамович Гриншпун, сосед семьи Зильберман.
– Здравствуйте, Залман Абрамович, и что ваше здоровье? – поприветствовал его Нема.
– Мое здоровье? Ай, я вас умоляю, кому интересно здоровье, когда его совсем не осталось?
– Не говорите таких слов, вы еще такой крепкий мужчина, что на вас можно пахать и выполнять пятилетку! Живите до ста двадцати!
– Что-то ты стал поздно возвращаться домой, Нема.
– Почему вы так решили? – покраснел Нема.
– Я ничего не решал, Нема, я сижу тут на скамейке каждый день, так что я все вижу. У меня может быть не так хорошо с желудком, но с памятью пока все нормально…
– А может, у меня много работы, я не понимаю, в чем вы меня подозреваете! – Нема покраснел еще больше.
– Боже упаси, Нема, в чем тебя может подозревать старый еврей, как я? Я же не
