лопату из рук, чуть ли не каждый день чистить подворье, насыпая вдоль забора высокий и плотный снежный вал.
Однако, несмотря на мозоли первых дней, набитые на отвыкших от подобной работы, ладонях, этим нелёгким обязательным для его выздоровления, упражнениям с лопатой и ломом для борьбы со льдом, Борис Круглов был даже рад:
– Потому, что отвлекая от посторонних мыслей, они позволяли ему глянуть на нечто большее, чем просто белёный потолок и четыре стены в его обычной комнате, выделенной пациенту в особняке, очень напоминавшей больничную палату.
Ведь, пока что, только этим и ограничивалось для выздоравливающего Бориса Круглова всё его общение с внешним миром.
Так как, приходилось выполнять жёсткое требование, в первый же день поставленное перед ним Николаем Петровичем:
– В посёлок выходить строго-настрого запрещено!
Обижаться ему, однако, за это не приходилось.
Так как подобная мера предосторожности объяснялось строгим знахарем и его немногочисленными помощниками довольно просто:
– Дабы не заметили иные соседи у себя под окнами чужака и не раззвонили о нём на весь белый свет – кому надо и не надо!
Но это, впрочем, довольно странное, на его взгляд, обстоятельство, до поры, до времени совершенно не смущало самого гостя. Он не без серьёзных оснований твёрдо считал, что все – от малого до старика в их посёлке Гипсовом прекрасно осведомлены о том:
– Что же на самом деле делается такое за высоким глухим забором домовладения Николая Лебедева?
Именно сюда через всё сельское поселение вела дорога, достаточно накатанная дорогими иномарками с номерными знаками не только сибирских, но и более отдалённых регионов страны и даже ближнего зарубежья.
Сами мысли об условиях содержания и методах лечения не слишком волновали Бориса Ивановича.
Самым главным теперь он считал то, что знал лучше других, считая и дворню знахаря:
– Здоровье его, пусть не окончательно, исподволь, понемногу, действительно шло на поправку!
Уже и желтизна сошла с лица. Значительно сил прибавилось в окрепших руках и в теле.
И он, как совершенно необходимое условие, заодно и правильное для своего скорейшего выздоровления, воспринимал все те особые нормы, исключительные правила и конкретные порядки, что установил в доме и на обширном подворье строгий хозяин.
– Что же, выходит, действительно, в чужой монастырь со своим уставом не ходят! – несколько позже отыскал Борис Круглов для себя точное оправдание личного, так не присущего ему ещё с прошлой жизни, такого «не любопытства». – Коли считает знахарь, что негоже мне маячить перед посторонними, значит, так тому и быть.
Да ещё и другой, кроме выздоровления, не менее веский, повод имелся для радужного восприятия Борисом Ивановичем всего того, что теперь окружало бывшего журналиста.
Своё грядущее и полное восстановление здоровья Борис
