навстречу, останавливаюсь. Машина скрывается в овраге, чтобы спустя несколько секунд вылететь на вершину холма. Он не заметил меня раньше и не успевает затормозить. «Уазик» врезается в мои ноги и отрывает бампером изрядный кусок видавших виды галифе.
– Теперь ты поверишь мне!
Я нагибаюсь над машиной, выбиваю головой лобовое стекло и встречаюсь с белыми от ужаса глазами комбата.
Он не может говорить и только мычит нечленораздельно, не пытаясь уклониться от осколков, изрезавших лицо. Скорее всего, в момент столкновения руль таки сломал ему несколько рёбер. Ха, пользуйтесь ремнями безопасности при встрече с шагающими памятниками!
– Я знаю, сейчас ты готов поверить мне!
Я выволакиваю его из машины и, удерживая за плечо, ставлю перед собой.
Он закрывает глаза и стонет. Изо рта выпрыгивает змейка крови.
– Смотреть на меня! Ты поверишь мне-е-е…
Каменеющие губы не успевают за ходом мысли и речь прокурора, которую обрушиваю на него, сливается в протяжный вой.
Комбат молчит. Вдруг в какой-то момент его глаза начинают закатываться под лоб, а тело обмякать. Я встряхиваю его в каменных тисках.
– Каждый день в армии погибает несколько человек, а такие, как ты, ждут своих звёздочек! – реву я ему в лицо, в эту посеревшую сытую морду, но он, кажется, не хочет слушать меня.
…Как взбесившийся пресс сжимаются мои пальцы. Трещат ломающиеся рёбра, лопаются ключицы и вот голова закидывается назад, а хлынувшая из горла кровь начинает заливать нос, глаза, волосы и дальше вниз… вниз… вниз…
И глухой стук камня, ударившегося о камень…
И меркнущий свет невиданных звёзд…
И бессмертие…
Привет вам, Атланты и Кариатиды!!!
УШЕЛЬНИК
– Дела, соратники, обстоят весьма погано! – произнёс, нависнув над столом, тысячник Карафка. – То бишь куда как хуже!
Он обвёл всех, находящихся в горнице, мрачным взглядом. На грубом лице его глаза, отсвечивающие неверными огнями потрескивающей лучины, казались принадлежащими полночному бесу. При желании там можно было рассмотреть даже совсем уж потустороннюю одержимость.
Хорунжий Ахайло, несмотря на всю нешуточность положения, с трудом сдержал смешок. Слишком уж не вязался облик кряжистого вояки-инородца, пролившего на службе Лостю II немало вражьей крови, с косноязычностью высказываний. В свои семнадцать лет рослый чернявый хорунжий в судьбоносном для родины заговоре участвовал впервые. Для сугубой тайности он, как и все, кто собрался далеко за полночь в старом доме на окраине стольного города Крамена, был одет в тёмный плащ, скрывавший кольчатую броню.
– Намалюю положение дробнее, – продолжал Карафка, убедившись, что все взгляды обращены на него. – Царь чересчур стар, чтобы одарить державу дитятей. Царица – иноземная девица, и этим сказано всё! Северные соседи рыщут в поисках дармовых торговых путей на юг и при оказии радостно пройдут огнём
