style="font-size:15px;"> – Ничего ждать не надо. Всё уже подписано, – успокоил Юли.
И об этом судачили на деревне. На то она и деревня, что каждый на виду да на слуху. Заметили люди, как изменилась Даша после похорон. Прядь седых волос появилась около виска. Она и раньше-то неразговорчивая была, а теперь и вовсе замкнулась. Помощь Юли не принимала. Он понимал – нужно время. Оно лучшее лекарство, поэтому не торопил.
Дети пока жили у бабы Тани. Юли подумал, что до экзаменов ничего менять не надо, а там видно будет.
Задумок у мальчишек было много в этой жизни – только не всем им суждено сбыться. Мишка для себя твёрдо решил, что хоть и пойдёт теперь работать, но в институт всё равно поступит. Он договорился с фермером, что будет подрабатывать летом. Колька его поддержал. Узнав об их затее, Юли послал обоих далеко-далеко.
– В десятый класс пойдёте. Чтобы поступить в Баумана, знания нужны, придурки.
Ребята ничуть не обиделись, но от подработки не отказались.
Ольга Васильевна удивилась, когда на экзамене на вопрос, в какое училище они пойдут, Коля вдруг сказал, что они никуда не пойдут, а будут учиться в десятом классе. Директриса только покачала головой.
– Трудно командующему такой воз везти, – обсуждали эту новость в учительской, разумеется, в отсутствии Даши.
– Он зарабатывает в у. е., а не в деревянных, – съязвила математичка.
– Хоть в у. е., хоть в деревянных – до ума довести – труд тяжкий, – заметила Ольга Васильевна.
– Ну, ведь Даша…
– Да хватит, Даша, Даша, – засмеялась математичка. – Сидит у Христа за пазухой. Вся такая бледненькая, болезненная, вся недотрога, недомога. А тут – вся в теле – не хватает только мужика, чтоб кости хрустнули.
– Лен, хватит злобствовать, – заметила Вершинина.
– Я не злобствую, я жалею.
– Кого, позволь спросить?
– Да её, кого ж ещё. Юлиус Станиславович ещё, конечно, попрыгает возле неё, на цыпочках походит – да и плюнет. Вокруг столько баб, и покрасивее, и поумнее, и поздоровее. А он мужчина видный, без женской ласки долго не сможет. Да и какая от Дашки ласка. Для ласки любовь нужна. А она всё одолжение делает, – Елена не спеша разворачивала шоколадную конфету.
– Лена, не мути воду, – заметила Ольга Васильевна. – В своём уме. У человека горе, а ты…
– Что я? Сказала неправду? Поправьте. Все молчат. Значит, неправды я не сказала. А что до горя… Может, Дашкино горе – мышкины слёзы в сравнении с чьим-то. Ладно. Пошла я, а вы тут жалейте сидите. Глядишь, от вашей жалости Дашка прозреет.
Когда она ушла, Вершинина заметила:
– Что ж у людей от злости чирей на языке не вскочит.
– Однако не вскочит, – в раздумье проговорила Ольга Васильевна.
Ей показалось, что в злых словах Елены была толика правды. К тому же… Но для этого не пришло время.
Ольга Васильевна для себя все-таки решила, что надо поговорить с Дашей. Ирины теперь нет, а баба Таня относится к зятю с прохладцей (об этом знала доподлинно). Даша
