знаю, пан Рарох, буду ли теперь ходить на кружок, раз я так опозорилась, – сказала я честно.
– Как опозорилась? – удивился пан Рарох. – У тебя же хорошо получается.
– Да, но как я теперь выгляжу из-за Моники.
– Забудь об этом. Я тебе кое-что скажу. Моника злится, потому что я женился не на ней. Поэтому она теперь вредная. И еще она напилась. С горя, понимаешь?
– Понимаю. А почему вы на ней не женились?
– Она ни добрая, ни умная.
– Но очень красивая.
– Это да, ты права, – вздохнул пан Рарох и сделал большой глоток. – Не могу же я на ней, черт возьми, жениться только из-за этого, все равно она мне даст, как только мне захочется.
– А что? – спросила я, но пан Рарох уже думал о чем-то своем. – Что она вам даст?
– Что? А… Ну, что даст, что даст… да все… все, что захочу.
– Тогда, получается, она все-таки добрая?
– Ну да, вообще-то даже слишком. На мой вкус она, собственно, слишком добрая. Понимаешь?
Я не слишком поняла пана Рароха, но мы все равно уже пришли к нам. Пепа с Каченкой очень удивились, ведь пан Рарох им не друг, просто немного знакомый. Но они его не выгнали, зато меня отправили спать и говорили и говорили с ним в своей комнате, а я все слышала, пока не уснула.
Например, пан Рарох хотел быть художником, и не таким, как сейчас, а настоящим, только это как-то не получилось и теперь ему грустно, что приходится быть инженером на шахте. Каченка говорила, что он еще молод, ему только тридцать два года и еще можно стать кем угодно, даже художником. Но пан Рарох сказал, что теперь уже поздно, что скоро он станет отцом и что вообще он ужасно несчастный человек.
А потом я еще слышала, что он сказал Каченке быть осторожной с Андреей Кроуповой, потому что та подозрительно вертится вокруг какого-то товарища Пелца, который теперь главный коммунист в Ничине.
Утром я спросила, будем ли мы осторожны с Андреей, но Каченка ответила, что Андреа наша подруга и никакая не коммунистка и что она замужем за Робертом Чушеком. А главное, что нельзя слушать все, что говорят разные люди. И чтобы я не забивала себе голову.
Ну хорошо, только Каченка слишком добрая, почти как закопский дедушка Франтишек, и думает, что все люди такие же. Ее опять может кто-нибудь надуть, как, например, Фрайштайн. По крайней мере я думаю, что Фрайштайн ее именно надул.
В этот четверг у Пепы с Каченкой была премье-ра, и дедушка Франтишек приехал посидеть с нами и даже приготовил нам обед. Дедушка умеет готовить два блюда: шкубанки[16] соленые и шкубанки с маком. Потом мы вместе погуляли, но недолго. После обеда по телевизору показывали хоккей: наши против русских, и все хотели его смотреть. Я тоже, поскольку Каченка обещала мне шоколадку, если мы выиграем. Мы проиграли 2:3, так что из-за этих дурацких хоккеистов я получила апельсин. Когда я сказала, что лучше ничего не надо, Каченка была недовольна: «Что
Картофельные клецки.
