Колька Соловей откровенно спросил Егора:
– На хрена нам эта музыка?
Бригадир не ответил.
Через неделю, когда Соловей еще злей, чем прежде, повторил свой вопрос, Егор ответил:
– Небось ложку в первый раз тоже уронил.
– Чего-о?.. – не понял Колька.
– Мы только матку сосать сразу мастера. Остальное – через горб.
– Не понял. – Колька Соловей искренне ничего не понимал.
– Не понял – поймешь.
Тося все слышала в своем закутке. (Разговор шел в зимовье). Кусала губы. Легко было бросить все – мать, отца, Москву. Легко было уехать. А здесь тайга. Глушь. Ни одной родной души. Котел на двенадцать душ. И не борщ получается – пересоленная бурда какая-то. Как она жалела теперь, что не научилась у матери элементарному: готовить еду. Отца не любила. С матерью ругалась, спорила. А вот научиться щи варить – не хватило ума.
Если бы не Егор… Не будь его, вымели б ее из тайги в два счета. И куда потом?
…Через полгода она скажет ему: спасибо.
А он не поймет ее. Искренне не поймет. Пожмет плечами. Он давно все забыл. Да и трудно было помнить – она стала отменной поварихой. Как будто век такой была…
Каждый день Егор уходил на Неруссу-реку. За полгода, что она знала его, он не изменился. Все такой же угрюмый, неразговорчивый. На Тосю не смотрел. Один только раз, когда Колька Соловей попытался «познакомиться» с ней поближе (забрался к Тосе в закуток, она закричала), Егор сграбастал Кольку в охапку и вышвырнул из зимовья. Тосе сказал:
– Ты мне мужиков не порть.
– Да я же… он сам… – залепетала она.
Он взглянул на нее мрачней мрачного:
– Смотри! Рассыпется бригада – ты виновата будешь. Выгоню к чертовой матери!
– Да я… при чем тут я?..
– Я все сказал.
Этот их разговор все слышали в зимовье. И даже те, кто втайне примеривался к Тосе, с тех пор оставили думать о ней. Жили в работе. Работой. Валили лес в несколько пил. Сучковали. Колька Соловей чокеровал хлысты – Егор на бульдозере стаскивал их в огромные штабеля. Метр за метром тайга отступала, просека ширилась, продвигалась вперед. Когда-нибудь по ее руслу побежит железнодорожное полотно…
Каждый вечер, после рабочей смены, Егор уходил на Неруссу. Однажды Тося не выдержала. Пошла за ним следом. Сама не знала зачем. Непонятный, высокий страх душил ее. Когда она вышла к перекату, где он сидел, под ногой у нее хрустнул еловый сучок. Егор оглянулся. В это время хариус хватанул кузнечика, Егор дернул удочку, и сиренево-золотистый хариус упал прямо Тосе под ноги.
Хариус бился около ее ног; Егор смотрел на Тосю, она смотрела на него.
– Отцепи-ка рыбину, – сказал он. И как будто усмехнулся при этом.
Она присела, слепо нащупала руками хариуса, сдернула его с крючка, а сама продолжала смотреть на Егора.
– На, – протянула она ему хариуса.
– Брось в ведро, – приказал он; насадил нового
