изодрали соседские кошки, и было понятно, что человек не мог нанести такие раны, мадам Бретвиль всё же не преминула спросить у Марии, не она ли изувечила несчастную тварь.
Итак, обед подходил к концу.
– Совершенно согласен с вами, мадам, – продолжал свою речь Леклерк, всегда согласный с хозяйкой. – В прежние времена господ, подобных мсье Марату, держали в Бастилии под крепким замком. Или четвертовали на Гревской площади, как Картуша. А теперь эти господа заседают в клубах и обществах, пролезли в народные представители и вообразили себя вершителями судеб страны…
Впрочем, владелица дома уже не слушала своего управляющего.
– Завтра я с Габриель собираюсь в Сен-Уэн, – сообщила она, вытирая полотенцем руки. – В девять утра кюре Бюнель отслужит там обедню и примет исповедующихся. Ты пойдёшь с нами, мой друг?
Этот вопрос был обращён к нашей героине. Мария знала, что кузина ходила только к неприсягнувшему кюре Бюнелю и ни к кому другому. Конституционных священников она не признавала, называя их христопродавцами; причём главным христопродавцем в её глазах был департаментский епископ Фоше. И хотя под боком стояли церковь Сен-Жан и просторный собор Сен-Пьер, мадам Бретвиль тем не менее ходила в пригород Сен-Уэн, где в каком-то частном доме служил ещё тот самый священник, из-за которого разгорелся сыр-бор в ноябре 91-го и который уже третий год упорно отказывался присягать Конституции. Именно у этого кюре, в тесноте и духоте его каморки выстаивало мессу, пело «Te Deum» и причащалось почти всё пожилое население Кана.
– Я же вам сказала, кузина, что завтра я уезжаю. Мой дилижанс отправляется в одиннадцать утра.
– В одиннадцать? И я узнаю об этом накануне вечером?! Всего за несколько часов?! Хорошенькие дела… – покачала головою старушка, стараясь не выдать своего изумления. – И что же: ты и вещи уже собрала?
– Мой саквояж ждёт меня в бюро дилижансов.
Теперь четыре пары удивлённых глаз воззрилось на Марию; на лицах кухарки, управляющего и его жены был написан один и тот же вопрос: «Не случилось ли чего-нибудь, мадемуазель?» У кухарки даже задрожала в руках посуда, и Марии показалось, что чашки и тарелки вот-вот упадут на пол. Милая добрая Габриель, души не чаявшая в молодой госпоже, исполнявшая все её прихоти, – уж она-то никак не заслужила такого обращения. Наша героиня покраснела и поспешно добавила:
– Но вам не стоит волноваться. Я уезжаю всего на пару недель. Габриель облегчённо вздохнула, супруги Леклерки вернулись к трапезе, но мадам Бретвиль всё ещё не сводила со своей квартирантки испытывающего взора:
– И куда едешь?
– В Аржантан. К отцу.
– С кем?
– С одной подругой.
– Но ты ведь только что ездила к отцу, на Пасху…
– Я была у отца в апреле, дорогая кузина, – уточнила Мария. – А сейчас уже июль. Прошло
