приходилось Тамаре доказывать себе, что она совсем ничего не боится.
Она представила, как сейчас улыбнется, как вдруг совсем рядом скрипнула калитка, и Тамара, резко обернувшись, похолодела – огромный человек стоял за могильной оградкой! Она вскрикнула и попятилась, но поняла, что перед ней обычный памятник, только зачем-то очень большой.
«Нет, так продолжаться больше не будет», – сказала себе Тамара и, включив подсветку, посмотрела время. Тридцать минут одиннадцатого.
Ничего, еще совсем немного. Она вышла на аллею, где увидела скамейку, присела и подумала, что и подождет, чем зря топтаться у могилы. Она даже покушала печенье с конфеткой и, облокотившись о спинку скамейки, помечтала, что, когда умрет, то по завещанию ее положат между поэтами, определят, сколько шагов, потом отсчитают половину и положат.
«Хорошо бы всем рядом, но это так хлопотно», – подумала она и задремала.
…Проснулась Тамара, когда кто-то осторожно коснулся ее щеки. Прикосновением нежным, но холодным. Она вздрогнула и вспомнила, где находится. Никого не было, хотя ей показалось, что совсем рядом по залежавшимся листьям прохрустели шаги. Она встала и осмотрелась.
Скрипели старые деревья, мигали вдали уличные фонари, и было холодно коленям. Тамара взглянула на часы и сказала «батюшки! пять минут первого!» Забыв обо всех страхах она шагнула, но вдруг ясно услышала голоса. Оглянулась – и в конце аллеи показались две фигуры. Прижимая к груди цветы, Тамара побежала между оградками и присела там, опустив голову и слушая глухие удары своего сердца. Эти удары совсем не давали ей слушать голоса. Она уже было подумала, что они ей почудились и в действительности на аллее никого не было, когда где-то невдалеке кто-то отчетливо произнес:
– Заманчиво, конечно, писать о себе, но кто знает, кто он сам? Что можно предложить, кроме утопий или имевших место событий? А бесконечно копировать природу и общество – это замкнутый круг.
Тамара ничего не поняла, взволновалась ужасно, сунула в рот палец и укусила.
А голос продолжал:
– Каждый старается продлить себя во времени, материализуется в детях, в камне, в звуках, красках, в слове. Фотографируются, биографии пишут, воспоминания. Здесь же явный закон!
– Вам мало того, что вы получили? – насмешливо спросил неприятный голос. – Бросьте! Были уже попытки перекидывания мостков. Они заканчивались бесконечным унынием.
И он пренеприятнейше расхохотался.
– Значит, – воскликнул надтреснутый, но сильный голос, – ты признаешь пропасть, раз были мостки и проблема в средствах?
– И ради таких вопросов ты добивался встречи со мной? Это вам, праздношатающимся, можно фантазировать и желать. А я же хлопочу об элементарном выживании и с трудом поспеваю. Вон, посмотри, луна полная, а ты со своими законами.
Они остановились совсем близко.
