предисловии к другому роману Майринка, Ангел западного окна, Эвола придерживался той же концепции, утверждая следующее: «Всякое человеческое существо, в коем истинное «Я» не находит своего выражения и чьё существование начинается рождением и заканчивается смертью, вероятно представляет собой манифестацию некой сущности – бога или демона – первичной и вышестоящей относительно его земной ограниченной жизни. В определённый момент некоторые «предки» осознаю́т, что в них формируется «причина» или, выражаясь иначе, проникает трансцендентное, потустороннее времени и векам влияние, формирующее необходимые условия для последовательности судьбы и деяний, нацеленных на духовную реализацию сквозь несколько поколений. В этом случае кровь играет роль надлежащей опоры, и в одном роду могут появляться индивидуумы, которые в действительности являются одним и тем же возвращающимся существом – словно волны, кои друг за другом штурмуют препятствие – до тех пор, пока цикл не прекращается ввиду появления существа «воскресшего в мире сём, как в ином» и «Живого» в инициатическом смысле этого слова. Небесполезно, быть может, отметить здесь, что различные аспекты культов благородных семейств (gentes),[75] распространённых в традиционном мире, как западном, так и восточном – включая Элладу и Рим – не чужды данной концепции, каковая составляет неотъемлемую часть эзотерического учения…»[76]
И совершенно очевидно, что мировоззрение Юлиуса Эволы, восхвалявшего paganitas,[77] коим он глубоко проникся, было не способно считаться с возможностью иной интерпретации, да он и не желал этого. В самом деле, можно отметить, что данное видение мира, пусть даже выраженное вполне корректно, не делает никакого различия между родами, придерживающимися традиции и отошедшими от неё, и склоняется к тому, чтобы «сваливать всё в одну кучу».
Напротив, мы находим примеры традиционных родов в некоторых средневековых рыцарских объединениях и в том числе в предании о святом Граале.
Через обряд рыцарского посвящения, каковой являлся неким божественным договором, качество рода трансформировалось, преображалось: рыцарь наделялся способностью сублимировать кровь и обращать её в эфир, проявляя, таким образом, самые возвышенные и духовные свойства своего рода.
С другой стороны, специфика крови рода, подпитываемая предоставляемыми рыцарю традиционными средствами (самопожертвование, культ правдивости, верности, доблести, чести),[78] позволяла устремиться к подлинной реализации.
Рыцарь, вставший на путь героического очищения и готовый пролить собственную кровь, оказывался способен устранить содержавшуюся в ней и присущую каждому человеку закваску первородного греха: то, что Эккартсгаузен, о чём мы поведаем далее, называл «gluten».[79] Воистину, «без пролития крови нет отпущения грехов».[80]
Несомненно, в таком случае следует придерживаться традиционного
Роды (лат.). – Прим. пер.
Julius Evola, préface: Gustav Meyrink,
Язычество (лат.). – Прим. пер.
Предполагается наиболее исчерпывающее значение этих слов, поскольку, взятые в своей целостности, они подразумевают методы реализации, свойственные эзотерическому пути.
Глютен, клейковина (нем.). – Прим. пер.
«Да и всё почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения» (Евр. IX:22). – Прим. пер.
