должности хватало во все времена, как, впрочем, и обыкновенных "доброжелателей".
– Разрешите слово молвить? – вот это как раз было лишним, но "комсомолец" влип уже окончательно и бесповоротно. Ему бы выпорхнуть из каюты, как птичке-невеличке, – на этом бы все и закончилось. Так нет, все ему неймется.
– Молви. Но ты не на новгородском вече, и это тебе не митинг. Докладывай, но по существу, – комбриг ожидал услышать что-нибудь из другого репертуара.
– По-существу, товарищ капитан первого ранга, получается следующая картина: во-первых, порядки в комсомоле устанавливаю не я, а соответствующие политорганы, и мне пока никто здесь не говорил, что я недобросовестен в комсомольской работе; во-вторых, в корабельном уставе не определен разнос соков по каютам. Если я не справляюсь с обязанностями заведующего кают-компании, то пусть офицерское собрание, избравшее меня, осудит или освободит от исполнения этих обязанностей.
В этом непродолжительном спиче комбригу понравилось только одно слово "разнос", но в данном случае оно употреблялось в другом, менее привычном для него понятии. Терпеть далее этого молодого нахала не представлялось возможным. Глаза комбрига округлились, сам он набычился, торс тяжелоатлета подался вперед. НачПО, шокированный таким поворотом событий, вжался в кресло, потом вперился в своего строевого шефа, ожидая, по-видимому, что с минуты на минуту на его голове появятся натуральные бычьи рога, на которые тот насадит бедолагу-"комсомольца". Но рога не появлялись, и Иван Степанович стал судорожно соображать: что бы такое предпринять для разрядки накала страстей? Он еще плохо знал Саковского. Месяц назад их свели в Главном штабе ВМФ, возложив на обоих всю ответственность за деятельность оперативной отдельной бригады разнородных сил в Южной Атлантике. Комбриг прислушался к внутреннему голосу. А он говорил ему, что строптивый "комсомолец" будет наказан. Это произойдет само собой, и Саковский будет как бы и не при чем. Но так будет. Это точно.
– Иван Степанович, объясните этому молодому человеку, в чем состоит его глубокое заблуждение, а то он обидится на мои грубые слова. Скажет еще, что была затронута честь политработника, а мне бы этого не хотелось. Вы уж сами, сами, сами… но чтоб дошло. Свободны.
– Пойдем, горе луковое, ко мне, – начПО открыл дверь каюты, и они вышли в коридор. Им следовало войти в каюту напротив комбриговской с нетипичной для военных кораблей надписью на табличке "Гостевая". Здесь жил начальник политотдела.
Когда-то, Иван Степанович Говорунов был собой добродушным и покладистым человеком. Может быть, поэтому он и сменил в свое время специальность минера с неплохой перспективой службы на карьеру политработника. Да и сам он не раз говаривал, что с трудом мог представить себя в собачьей должности старпома – от одной его физиономии веяло добротой и человечностью. Выбор был сделан, можно сказать, по призванию. Хотя его простое крестьянское лицо и пролетарские выражения, например, "Хрен редьки не слаще", "Пора бюрократам
