новых постов – портреты музыкантов, виды Балтийского побережья, оригинальная музыка, японская поэзия… Последний пост – нарисованный куст цветущей бархатистой сирени и танка Аривара-но Нарихиры:
Под дождём я промок,
но сорвал цветущую ветку,
памятуя о том, что весна окончится скоро,
что цветение недолговечно.
«Нравится Ксюше этот японский донжуан из императорского рода. А ведь больше тысячи лет стихам», – думал Мареев и не удержался, чтобы не написать в комментариях лучшие строчки японского принца:
Я вновь и вновь хочу спросить,
Меня ты любишь ли?
А дождь,
Что знает всё,
Лишь льёт сильнее…
Отправил послание и испугался: «Разве Ксения ждёт от меня подобных экзерсисов?»
Ночью во сне опять явилась Ираида в белом медицинском халате и стала осыпать его голову пудрой, пахнущей мятой. Мареев представил, как порошок проникает сквозь черепную коробку, и… ему во сне стало страшно. А запах мяты становился всё резче и резче, терпеть было невозможно. Дрожа всем телом, Мареев вскочил с кровати. «Опять сон похожий! Пудрят мозги! Значит, дурят! Не иначе – ангел хранитель меня предупреждает!» – молнией промелькнуло в голове.
За стеной громко повизгивал компьютер. Пять утра!
Мареев испуганно и обречённо смотрел на экран, светящийся угрожающе красным цветом. Появилось сообщение от Ираиды Пронской:
– Мареев, прочитала ваше послание Ксюше… И какой стишок подобрали! Вы в неё точно влюблены! Но этой фотографии более четырнадцати лет! Она теперь, как вы сами понимаете, выглядит немного по-другому.
Да и вы, уверена, в жизни другой, чем на аватарке. Вы собираетесь к ней в Калининград? Молодец! Не разочаруетесь? Уверены?
Мареев ждал, что двойник начнёт ей отвечать, но… ничего не происходило. И тогда он решился ответить сам:
– Ираида, спасибо на доброй мысли. Что наша жизнь? Игра! А интернет – тройная игра. Я люблю делать женщинам приятное. Между прочим, я только что прилетел на Кипр.
– Я помню вас и то, что вы любите Кипр, Всеволод. Когда мы с вами имели короткую переписку, вы саркастически отпустили что-то в мой адрес. Я думаю, что вы всё-таки человек вредный, ускользающий игрун.
«Игрун? Словечко какое! А ещё писательница!» – подумал Мареев, но ответил даме в слегка шаловливом тоне:
– Ой-ой-ой… Игрун? Заманчиво звучит… Но я – не публичный человек… И тень мне больше по нутру!
– А я люблю быть на свету. И мужу помогать люблю. Он не только князь Пронский, но и геолог, и талантливый скульптор. Я – организатор его художественных выставок. Что касается вашей неприспособленности к публичности, то… не очень верится. Я вижу в ленте ваши снимки, где вы прижимаетесь к редакторшам в нескончаемых застольях, что наводит на размышления…
– Редакторшам? Я люблю застолья как всякий русский Иван!
– Поскольку у вас ещё и украинские
