руку на спинку моего сиденья, спокойным голосом произнес:
– Если уже не умерли. Ну, так как? Ты идешь или нет?
Я задумалась, колеблясь, и со страхом посмотрела в окно. На улице уже было совсем темно. Черные кукурузные заросли, обступившие сплошной стеной асфальтную дорогу, пугали меня. Но я считала своим долгом помочь людям, находившихся в салоне красного автомобиля. И я, мотнув головой, сообщила о своем решении:
– Не, я все- таки пойду и посмотрю. Может, остался кто ни-будь живой.
Он тут же, боком, лег на мои ноги и открыл дверцу.
– Иди, действуй, мать Тереза! – И подтолкнул меня руками так, что я чуть не выпала из салона.
Не успела я выйти из машины, как Филипп сразу же захлопнул за мной дверцу и, газанув, поехал в сторону города. На дороге я осталась одна, глядя в след, горевшим оранжевым светом поворотникам нового автомобиля Филиппа. Чем дальше удалялась машина, тем страшнее мне становилось.
– Гадина! Сволочь! Как я тебя ненавижу! – Прошептала я, вытирая моментально нахлынувшие на глаза слезы и, подобрав с обочины камень, размахнулась и бросила в след все дальше и дальше уезжающей машины. Меня душила обида. Я ни когда бы, ни подумала, что Филипп так может со мной поступить! Подняв голову, я посмотрела на небо. Звезды усыпали черное небо. Луны не было. О чем я сильно пожалела. Идти в кромешной темноте к обстрелянному автомобилю было страшно. Меня пугало еще то, что я точно не знала, живы или мертвы люди в салоне. И еще, эта проклятая кукуруза, обступившая меня со всех сторон! Жуть!
Почувствовав слабость в ногах и бивший меня от страха озноб, я уже жалела о том, что проявила инициативу оказать помощь людям, находившимся в салоне обстрелянной машины.
«Да пошло все к черту! – Подумала я.– Вернусь в свой конноспортивный клуб и останусь ночевать в нем с бабушкой!» Но мое сердце говорило по – другому, перебивая разум. «Иди, – говорило оно, – и посмотри! Может, ты нужна кому-то! Ведь кроме тебя здесь ни кого нет!»
На подкошенных ногах я подошла к изрешеченному пулями автомобилю. Прильнув к стеклу боковой дверцы, заглянула в салон и ни чего в нем не увидев, поискала пальцами висевшую на шее золотую медаль прапрадеда. Найдя ее, зажала в руке, почувствовав, что она была теплой, согретая моим телом. Охваченная страхом, я прошептала:
– Ой, мамочки, мамочки, мамочки!
И постучав костяшками пальцев по стеклу, тихо спросила:
– Эй! Здесь есть, кто ни – будь?
И тут я услышала, как в салоне кто-то застонал. Я дернула дверцы машины за ручки, и они податливо открылись. Я нагнулась и, перебарывая свой страх, протянула руку в салон. Провела ею по задним сиденьям. Ни кого. Тогда я ощупала передние сиденья. И, снова, ни кто не попался мне под руку. Тогда я опустилась на корточки и провела рукой по полу автомобиля, стараясь найти стонущего мужчину. А что это был он, у меня не было ни каких сомнений!
– Эй! – Позвала я, повышая голос.– Где ты? Здесь очень темно
