принесли домой капризного, охрипшего от крика и совершенно несчастного. Он тут же заснул, двумя ручонками обхватив мамину грудь. Во сне малыш вздрагивал, всхлипывал, судорожно не то вздыхал, не то икал. Надя бессильно расплакалась, и даже невозмутимый Петр почувствовал комок в горле. Выхода не было – не ходить на работу Надежда не могла, брать сына собой в кэбэшку тоже. Нужно было привыкать к новой реальности. Назавтра ад повторился – комочки ваты, которые Надя подложила себе в бюстгальтер, промокли еще до обеденного перерыва, по платью в районе груди начали расплываться липкие пятна, которые она прикрыла специально принесенной из дому шалью, а к вечеру грудь начала нестерпимо болеть. Петр отпросился с работы пораньше, бегом бросился в ясли, и вместе с сыном ждал жену возле проходной. Малыш спал на руках, вцепившись ручонкой в отцовскую пуговицу, на его щеках алели какие-то пятна. Вечером пятна стали шершавыми и раскраснелись еще больше. Гоша был вялым, не хотел есть, отказался играть, и его уложили спать раньше обычного. К утру пятна на щеках приобрели бурый оттенок, огрубели, а кожа под ними потрескалась. Позвонив в бюро, Надя предупредила, что на работу не выйдет – заболел ребенок. В поликлинике врачиха слегка успокоила – это был «всего-навсего» диатез, реакция на новую пищу. Надежда же не на шутку встревожилась – чем таким кормят в этих яслях, если у совершенно здорового ребенка вдруг появляется такой ужас? Просидели на больничном сначала три дня, потом еще два, а потом приклеили к ним выходные. За неделю пятна на щеках стали едва заметными, лишь кожа на пухлых Гошиных щечках все еще оставалась слегка шершавой. Сын повеселел, разыгрался, но на всякий случай предпочитал не упускать мать из вида. В понедельник ад повторился – грудь ломило, липкое платье вызывало отвращение, Гоша капризничал весь вечер, пылал щеками и нещадно расчесывал их злобными ноготками. Во вторник на работу не пошел уже Петр, договорился с мастером, и тот выписал ему пару отгулов. Надин день на работе показался ей бесконечным. Она бездумно смотрела в чертежи, перебирала какие-то бумаги, невпопад отвечала сотрудникам, и первой метнулась через проходную в конце смены. Впереди был всего один день, а в четверг Гошу снова нужно было вести в ясли. Нервы Надежды сдавали, она без причины срывалась на безответного Петра, шипела на сотрудников на работе, даже перенесла очередное партийное собрание, чем сильно удивила немногочисленных кэбэшных коммунистов.
Проблему неожиданно разрешила Дуся, которая не могла без слез смотреть ни на подругу, ни на исчесанного до крови племянника, ни на затюканного брата. Решение это звалось Степанида Ильинична, или проще – баба Степа. Это была милая и тихая пенсионерка, Дусина соседка, одинокая и молчаливая. Она робко, по-деревенски, сняла возле двери свои мягкие тапочки словно бы детского размера, да так и осталась стоять, не смея переступить через них. Дуся же с видом победителя энергично взяла бабу Степу за плечи и, подталкивая старушку перед собой, ввела ее прямо в эпицентр проблем семейства Губа. И жизнь внезапно наладилась.