style="font-size:15px;"> Тень попыталась слиться с фигурой голого толстяка, сидящего на бортике бассейна. Получилось плохо, чтобы не сказать – никак.
Вильгельм Цимбал?
Результат совмещения снова не удовлетворил.
Его величество?
Тень поспешила ретироваться, забившись в чулан сознания.
Гувальд Мотлох? Рудольф Штернблад? Генриэтта?
Тень молча пряталась в чулане.
Кто ты, доброжелатель, умеющий снимать копии с магических шаров и считывать остаточные эманации ауры? Хозяин гостиницы? Любвеобильная повариха? Стряпчий? Кто-то из соседей? Из приехавших родичей? Мистрис Мария Форзац?.. Нет, мать Кристофера приехала позже… Уличный крысюк Феликс Шахрай?
Маска, откройся!
Ты рядом. За спиной.
Я чувствую твое дыхание.
И вдруг, судари мои, как и положено в балладах, случилась катавасия.
Слово «катавасия» означает на малабрийском «схождение». Если угодно, символическое схождение Запада и Востока, которым в остальных случаях не сойтись никак. На вечерних службах в храмах Вечного Странника так назывался припев, исполняемый двумя хорами одновременно. Трубадуры на турнирах, в свою очередь, не брезговали катавасией, разворачивая припевы в многолосье. А поскольку в самой чудесной компании один бездарен, другой не в голосе, третьему дракон на ухо наступил, четвертый пьян как сапожник, пятый задумался о бабах…
Вот и творилась катавасия.
Оратория невпопад.
«Приют героев» был зданием солидным, а Черная зала – далека от места развернувшихся событий. В смысле идеалов можно сказать: абсолютно далека. Но голос первого солиста, пронзительный фальцет, вступив мощным крещендо со второго этажа Белой половины, барон узнал безошибочно.
– Откройте! Немедленно откройте! Грабеж средь бела дня, статья… параграф!..
Стряпчий Тэрц стоял на посту.
Второй голос, утробный бас, подхвативший вступление Тэрца, опознать не удалось.
– И-э-э-эх! Х-хы-ы!
Зато он прозвучал в сопровождении оркестра: грохот и треск. По аранжировке увертюры оставалось предположить, что в финале хозяину отеля придется оплатить починку лишней двери. Кстати, вот и наш друг: стенания Трепчика-младшего пошли из холла по коридорам и лестницам волной скорбного вибрато.
Трепчик дал отмашку целому хору певчих, только и ждавших команды:
– Держи!
– Держи вора!
Судя по нижним регистрам, располагался хор в противоположной, Белой зале. Яркая, экспрессивная секста в минорной гармонии, зазвучав одновременно с квинтовым тоном двери, выломанной вместе с косяком и притолокой, взвихрила острый диссонанс. Так в трагедии «Заря» открывается знаменитая «фанфара ужаса», контрастно предвосхищая будущую тему радости.
Позднее Конрад не раз задумывался: действительно ли он все это услышал,
