выразительно пускала волны в сторону мамы. И однажды во время экзаменов в десятом классе я, оставшись с мамой наедине за накрытым клеенкой столом, загундосила:
– Ну, мам, ну чего ты помалкиваешь? Мне ж ехать надо…
– В Москву?
– Та ну да ж…
– Поедешь, поедешь, доченька, – вздохнув и вставая с табуретки, ответила мама, – одним местом по печке…
– Ну, мам!
– Ни грошей нема, ни одежи. Москва! – в сердцах крикнула она и вышла из дому.
Я-то знала маму. Ей, конечно, хотелось, чтобы я посвятила себя этому делу, у нее самой были отличные актерские данные – их замечали все, кто знакомился с нею, когда она потом приезжала в гости в Москву. Но не было у нее за душою ничего, чтобы учить меня, – только что кончилась война. И я решила избавить маму от этих мук и не терять учебный год. «Уеду, мамочка, еще и письмо пришлю, порадую тебя».
Подгадала момент, когда мама в Старощербиновскую уехала на рабочем поезде. Братья и сестры с охотой приняли мою игру в сборы и проводы. На горище (чердаке) брат нашел самодельный деревянный чемодан с переводными картинками на крышке, завернули на дорогу кукурузных лепешек. В старом чайнике в беспорядке хранились деньги, весь семейный капитал. Взяла шестнадцать рублей, подкрасила немного губы типографской краской (мать одной девочки работала в газете «Ейская правда» и на газетном клочке приносила красную и черную краску себе и подругам, а мы ее потом разводили постным маслом). Пришли на станцию, топчемся, «ориентируемся». Пассажирский на Ростов уже ушел, а что еще ждать?
– Дядя, шо, на Ростов уже пошел?
– Пошел. – Подперев стенку, на корточках сидел дядько в железнодорожной фуражке.
– Больше поездов нема?
– Як нема? Полная станция! – Он кивнул на рельсы, где стояло много товарняков.
Я тут же поняла свою судьбу. Разузнала, какой двинется раньше всех, и вскоре махала рукой моим младшим сестричкам и брату. Они тоже с удовольствием играли в мои проводы: махали, подпрыгивали, пока не скрылись за поворотом. Так что действительно не так страшен черт, как его малюют. На соломе рядом мостились еще какие-то люди, довольные, что колеса крутятся, поезд идет.
Ехали до столицы долго – четыре дня. В Москве влетело в уши слово «Люберцы». Мне почему-то сразу оно понравилось, и не знала я тогда, что Люберцы станут моей второй родиной. Но об этом позже.
И вот, никому не кланяясь, я и мои попутчики, такие же ловцы счастья, заночевали на вокзале. О, что это было – послевоенный вокзал! Ночной сон назойлив, требователен и жаден. Пригнездились, уснули в море людей, узлов, сапог, детских ножек. Ночь-то берет свое…
Утром умылись газировкой, привели себя в порядок и по «своим» институтам, кто какой выбрал, разбрелись. Поехала и я.
Боже, как трудно было мне найти этот ВГИК! Помню, на трамвае № 39 дозвякала, дальше немного
