довольно быстро научился вставлять в компьютер диск и нажимать «паузу», останавливая нужный кадр. И уже ничто не мешало мне, затаив дыхание, во всех подробностях жадно рассматривать момент смерти. А потом возвращать и повторять смерть снова и снова. Мальчишки, ну кто из вас этого не делал?!
Подростком я полюбил пасмурную погоду. Если светило солнце и безжалостно, пронзительно синело небо, и люди говорили громко и возбуждённо – мною овладевала необъяснимая тревога, тягостное беспокойство и раздражение. Как будто некто стоял за моей спиной, и я должен был что-то немедленно предпринять: куда-то бежать, что-то делать.
Помните конечные кадры «Сонной лощины»? Там земля расцвечивалась всеми красками, небо прояснялось и деревья покрывались цветами. А я испытывал досаду, тоску, злобу. Я готов был разбить кулаком экран вдребезги. Мне хотелось, чтобы снова всё покрылось мраком. Чтобы свистел ветер и гнал тучи, деревья высохли и скорчились, а люди уютно прятались в стенах церкви и тряслись от страха.
Зато забавно было смотреть фильмы, в которых экзорцисты изгоняли дьявола из одержимых. Зло со свистом и завыванием, вихрем покидало тело жертвы и вылетало куда-нибудь в окошко. Если бы это было так легко – да только Зло никогда не уходит из человека насовсем.
Гораздо интереснее было смотреть про маньяков с их навеки сумрачным рассудком. Вот уж кто был истинным исчадьем ада, живым воплощением дьявола на земле.
Скажете, среди вас нет маньяков? Ну-ну. А я уверяю, что в каждом человеке живёт маньяк: эмбрион маньяка, маньяк в зародыше, маньяк в зачаточном состоянии.
Когда в ваши окна бьётся ветер и на улице трещит мороз, а вы лежите в тёплой мягкой постели – вам уютно и приятно. Но если вы вообразите, что кто-то в это самое время мучается от холода – при этом контрасте ваше ощущение тепла и уюта намного обострятся, правда? И это пробивается слабенький росток маньяка.
Когда мать исступлённо шлёпает малыша, и ему уже не хватает воздуха для плача… А она входит в раж и не может остановиться… И, ужаснувшись содеянному, хватает ребёнка и жадно, жадно обнимает, тискает и целует солёную от слёз пухлую щёчку, плача вместе с ним и бормоча о прощении… Тогда в ней тоже поднимает голову готовый вылупиться маньяк: маленький такой, усипусенький маньячоныш.
Бабка била маму. Мама била меня. Люди – это переплетение сообщающихся сосудов зла. Как-то в очередной раз, исколотив меня до посинения, до икоты – мама очнулась, повела глазами, приходя в себя…
Помню, мы очутились на лугу, покрытом цветами. Я с глазёнками, полными слёз, всё еще всхлипывал от сладкой обиды, прерывисто вздыхал, содрогаясь всем тельцем. Вокруг было море цветов. Вдруг случилось необъяснимое, поразительное: все цветы разом вспорхнули и затанцевали, и закружились вокруг, щекоча лепестками моё лицо.
– Мама, цветы ожили! Живые цветы!
– Вот балда, это бабочки. Бабочек
