храмы, таверны, рынки, большой театр, обрамленная мраморными портиками площадь Форума и даже некрополь носили на себе отпечаток огромного богатства Рима. Остия располагалась на месте впадения Тибра в Тирренское море. От порта до Рима было рукой подать, поэтому город был многолюдным и шумным. Присутствие вблизи Остии огромных солончаков составляло ценный источник дохода, что было веским поводом для многочисленных распрей среди народов, населявших эти территории еще до образования Рима. Солеварни работали днем и ночью, и воздух в порту был пропитан запахами древесного дыма и соли. Остия имела трое ворот: Римские ворота, откуда шла дорога на Рим, Лаурентские ворота – отсюда начинался путь в Лаурентум, и Морские ворота – начало путешествия в Ойкумену. Из Остии начинались морские походы Рима к полисам Великой Греции, разбросанным по Апеннинскому полуострову и Сицилии, из ее порта отправлялись корабли в Испанию во главе с Публием Корнелием Сципионом для победоносных сражений против карфагенских войск во второй Пунической войне, отсюда шли торговые суда в Таврику, чтобы привезти оттуда пшеницу и накормить постоянно голодающий римский люд.
Около месяца на Сагарис никто не обращал внимания. За исключением слуг Валерия, которые относились к ней весьма предупредительно. Ей дали хорошую одежду (к сожалению, шаровары, принятые у дев-воительниц, в ее гардеробе отсутствовали), чисто отмыли в термах и кормили превосходной едой – будто каждый день был праздник. Иногда ее выводили в атрий, чтобы показать каким-то важным господам, но почему Валерий устраивал такие смотрины, ей не говорили.
Она смирилась со своим положением. По крайней мере, внешне. Сагарис хорошо понимала, что из виллы сбежать не удастся, ведь ее постоянно охраняли огромные нубийцы, вооруженные до зубов. Да и куда бежать? В Таврику ей точно не попасть, а Италию она не знала. Да и с латинским языком у нее были затруднения, хотя она жадно впитывала новые слова и понятия. Впрочем, в Риме многие говорили на койне, здесь было немало греков, но это вряд ли помогло бы ей в случае бегства.
Конечно, Сагарис не сомневалась, что с двумя верзилами-нубийцами, торчавшими у двери ее узилища денно и нощно, она легко справится с помощью подручных средств. Девушка незаметно для повара (спустя какое-то время ей позволили посещать хозяйственные помещения виллы) умыкнула длинный железный вертел, хорошо наточила его острие, и теперь этот с виду мирный кухонный инструмент вполне мог заменить меч. А в качестве щита она наметила большой бронзовый кувшин с широким туловом, в котором находилась вода для омовения.
Однако Сагарис обладала здравым умом, и после долгих дней и ночей отчаяния, охватившего ее после пленения и терзавшего девушки всю дорогу до самой Остии, она будто заледенела и стала размышлять хладнокровно и беспристрастно. Воительница вдруг вспомнила слова предсказательницы Фарны, что Язата к ней по-прежнему благосклонна. А значит, все то, что с ней происходит –
