многие священнослужители отказались повиноваться королевским указам и продолжали тайно служить мессы в домах состоятельных прихожан. В этих же домах искусные плотники и каменщики сооружали «норы для священников», чтобы те могли укрыться в них, если внезапно нагрянут королевские стражники. Основания для того, чтобы предпринимать такие меры, были очень вескими: если священника, служащего по католическому обряду, обнаруживали, то и его самого, и всех, кто ему содействовал, подвергали жестоким пыткам, а затем казнили. Однако плотники того времени были настолько искусны, что порой королевская стража по нескольку дней подряд обыскивала дом «паписта», а в это время священник спокойно отсиживался в «норе» под самым их носом.
Я перенес события этих далеких лет в Париж времен Второй мировой войны, а мастеров елизаветинской эпохи превратил в молодого архитектора-авангардиста, создающего временные убежища для еврейских беглецов, спасающихся от лап нацистов. Но моей целью была не демонстрация архитектурных уловок и визуальных обманов. Я хотел показать великое мужество, которое требовалось в то время, чтобы протянуть руку помощи гонимым, и то, что далеко не все жители оккупированных стран были безразличны к судьбе своих соотечественников-евреев. Как и мой герой, многие из них ежедневно рисковали собой, проявляя недюжинную отвагу и человеческую порядочность, даже не подозревая, что обладают этими высокими качествами.
В работе над романом я использовал воспоминания моей матери, уроженки Польши. Она не была еврейкой, однако во время Второй мировой войны провела много месяцев в чудовищных условиях в немецком трудовом лагере. Это было настолько жестоким испытанием, что вынести его в одиночку оказалось практически невозможно. Только благодаря солидарности, человеческому теплу и заботе друг о друге, моей матери и многим другим узникам удалось выстоять и сохранить жизнь.
Надеюсь, вы получите от чтения этой книги не меньше удовольствия, чем я в ту пору, когда она создавалась.
Глава 1
Люсьен Бернар уже собрался свернуть на рю Боэти, когда чуть не столкнулся с выскочившим из-за угла человеком. Тот пронесся мимо так близко, что Люсьен даже различил запах его одеколона.
В то же мгновение, как Люсьен осознал, что мужчина пользуется той же маркой, что и он сам – «Лё д'Оне», послышался звучный хлопок. Люсьен резко обернулся. Мужчина, спешивший куда-то, теперь лежал ничком на тротуаре в каких-то двух метрах от него. Из его затылка хлестала кровь, будто внутри черепа кто-то отвернул кран. Багровая жидкость ручьем стекала на белоснежный воротничок и далее – на хорошо сшитый темно-синий костюм, меняя цвет ткани на благородный темно-пурпурный.
За два года оккупации в Париже случалось немало убийств, но Люсьену еще не приходилось видеть трупы так близко. Он застыл, словно загипнотизированный, но даже не видом мертвого тела, а необычным цветом крови на ткани костюма убитого. Давным-давно, на уроках рисования в школе, ему приходилось выполнять скучные упражнения на смешение различных цветов. И теперь перед ним было неопровержимое доказательство того, что сочетание синего и красного действительно дает фиолетовый пурпур.
– Ни с места!
К Люсьену подбежал немецкий офицер с отливающим вороненой сталью люгером, за ним – двое рослых солдат с автоматами, стволы которых мгновенно уставились на Люсьена.
– Не двигайся, ублюдок, иначе ляжешь рядом со своим приятелем! – отрывисто бросил офицер.
Люсьен не смог бы пошевелиться, даже если б захотел, он буквально оцепенел от страха.
Офицер шагнул к телу, взглянул на него, а затем повернулся к Люсьену, будто собирался попросить прикурить. Немцу было около тридцати. Прекрасной формы орлиный нос и очень темные, совершенно не арийские карие глаза, которые тут же впились в серо-голубые глаза молодого человека.
После того как немцы вошли в Париж, французы подпольно выпустили несколько брошюр с рекомендациями, как вести себя с оккупантами. Предлагалось сохранять достоинство и дистанцию, избегать общения и, прежде всего, зрительного контакта. В мире животных прямой зрительный контакт всегда является вызовом и формой агрессии. Но Люсьен не мог не нарушить это правило – глаза немца находились в десяти сантиметрах от его собственных.
– Он не мой приятель, – вполголоса произнес Люсьен.
На лице офицера появилась ухмылка.
– Этот жид уже никому не будет приятелем, – произнес немец, чьи знаки различия свидетельствовали, что он в чине штурмбаннфюрера СС, то есть майора. Солдаты тоже рассмеялись.
Люсьен едва не обмочился от страха. Он знал, что надо действовать быстро, иначе он точно будет лежать рядом с убитым евреем. Он пару раз коротко вдохнул, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. Одной из самых
