я перегорела.
– Пусти, – говорю.
– Успокоилась?
– Пусти.
На щеке гопника багровые полосы. Кровь за кровь, этого хватит. Мы расходимся без продолжения. Наши не любят драк.
Будда утирает рот тыльной стороной ладони и небрежно закуривает, словно ничего не было.
– У тебя кровь,– говорю.
– Да ладно, – отмахивается он.
– Надо лёд приложить, – авторитетно заявляет Спринга, и Каша предлагает зайти в магазин, попросить на время пачку мороженого или упаковку пельменей. Только всем понятно, что продавщицы пошлют куда подальше, а денег, чтобы купить, у нас нет.
– Мой папаша рядом живёт, – неуверенно подаёт голос Чепчик. – Можно к нему.
Выражение лица у Чепчика страдальческое, такое бывает при обострении гастрита. Ну, когда мой обостряется, я вижу в зеркале нечто похожее.
– А он кто? – спрашивает Джим. – Папаша твой?
– Так… временами нормальный, но иногда в дурке лечится. Я с матерью живу.
Наши не лезут в дебри долгих объяснений, это нудно. Да и понятно всё, чего размазывать. Поэтому от папаши Чепчика мы ждём худшего, но приятно удивляемся, когда он оказывается мировым чуваком по прозванию Тим Саныч.
8
Живёт Тим Саныч в одной из тех сталинок, что охраняют Мелин переулок. Мы сотни раз ходили мимо, а сейчас впервые по-хозяйски вваливаемся в подъезд. И просить никого не надо, потому что Чепчик знает код домофона. Правда, вместо того, чтобы подняться по лестнице на первый жилой этаж, мы спускаемся в подвал, оступаясь на кривых ступенях – Тим Саныч обитает в цоколе.
– Андеграунд в лучшем виде, – иронизирует Джим.
– Так можно и ноги переломать, – жалуется Спринга.
Она не поклонница тяжёлых брутальных ботинок или несолидных кед. Спринга всегда на высоких каблуках. Джинсы, короткие юбчонки, растянутые майки, мужские рубахи или балахоны с фото Легенды – не важно, главное – каблуки. Жаль, что мы учимся в разных школах, интересно посмотреть, как она выкручивается с физкультурой. Уж туда на шпильках точно не пустят.
Как раз собираюсь спросить об этом, но Чепчик решительно колотит в деревянную дверь, покрытую отвратной коричневой краской. Дверь распахивается почти сразу, словно нас ждали. Потом Тим Саныч расскажет про систему оповещения, которую придумал сам: хитроумное переплетение невидимой лески на лестнице и приделанные к ней велосипедные звонки в квартире. Изменённые, специально отлаженные на прикосновение к подъездным растяжкам.
Тим Саныч смеётся над этим своим чудачеством, но его светло-коричневые (почти в цвет двери) глаза остаются встревоженными. Зрачки бегают, как взбесившиеся часовые маятники. Он оглаживает бородку-эспаньолку, часто поправляет продолговатые очки, облизывает яркие мясистые губы и говорит, что иногда за ним охотятся, неважно кто и почему, но надо беречься. Замечает туфли Спринги, просит
