местность), то родители ни за что не говорили нам «не делай этого» (так как подобные категоричные слова, есть такое правило, ещё сильнее разжигает любопытство). Они просто рассказывали такие истории, что брови дыбом вставали и желание вкушать запретный плод отпадало как-то само собой. Например, раз папа поведал нам о мальчике, который не послушал родителей, пошёл в опасную часть долины, и его тотчас засосало в болото. И никто не услышал его криков. При всей незамысловатости сюжета папа так красочно воплотил этот рассказ в устной форме, что именно его я почему-то запомнила на всю жизнь.
Посторонние люди часто считали папу чересчур беззаботным или даже несколько инфантильным, но мы-то знали, что у него просто своя методика и иные, нежели у общества, взгляды на воспитание детей. Чуть ли не с младенчества он общался с нами как со взрослыми и иногда, забыв о нашем реальном возрасте, рвался разъяснять, например, теории из философии. Другие родители крутили пальцем у виска, однако папу это обстоятельство мало смущало, ведь он считал, что его дети умнее и выше «бесполезных сюсюканий», и они способны вместе с ним постигать сокровенные тайны мироздания (ну или просто классифицировать бабочек и мух, этому он тоже нас научил). Со мной отец пошёл ещё дальше, и, будучи «истинным ирландцем» (а если точнее, тем самым «ирландским националистом» и ярым патриотом), пока мне не исполнилось три, он общался со мной исключительно по-ирландски. В итоге я действительно хорошо знала язык и разговаривала на нём так, как будто вся моя семья до пятнадцатого поколения жила в гэлтахте. Нужно ли говорить, что папа был в восторге? Мама, вот уж новость, тоже не осталась равнодушна к эксперименту и впоследствии дала добро на то, чтобы отец провёл его повторно с Грейди. Но, какой бы радуги мы себе за это время ни успели напридумывать, имелась и обратная сторона. И не то чтобы очень уж приятная. Если я всё-таки слышала английскую речь от мамы и старших, то с Грейди уже исключительно все домочадцы – даже соседей просили – принялись изъясняться на ирландском, видимо, в надежде, что тот овладеет языком на совершенно идеальном уровне. Однако это обернулось не совсем так, как мы ожидали. В качестве «награды» за все старания у нас появился член семьи, который вообще не понимал ни слова по-английски. До двух лет мой младший брат говорил только на ирландском языке. А так как в нынешней англоговорящей Ирландии это, мягко говоря, не совсем удобно, пришлось срочно учить Грейди английскому. Это, конечно, было несложно, так как дети быстро усваивают материал, да и сам язык из-за своей структуры легко запоминается, но натерпелись родители достаточно, поэтому мама строго-настрого запретила любые опыты по отношению к Марти. Однако мы по привычке довольно часто говорили с сестрёнкой на родном языке, из-за чего получили ещё один интересный «феномен» – понимать-то Марти понимала, а вот говорить не могла, даже когда в три года она освоила наконец изложение мыслей в устой форме. То есть она по сути знала два языка, но говорила на одном. Так, объяснил тогда папа, бывает, если
