два полугроша.
– Ладно, небольшая остановка не повредит. Э-э-эх! Лишь бы пустили!
Бурсак робко направился к шинку. Вокруг валялся всякий мусор, потрескавшиеся лавки и битая посуда. Трава росла так густо, что Хома на мгновение усомнился, не заброшен ли шинок. Но тусклый свет, мягко лившийся из узкого немытого окна, убедил бурсака попытать удачи.
– Видать, шинкарка шибко уродлива! – с усмешкой пробормотал парень, оглядывая шинок, и рассмеялся собственной шутке, никак не решаясь сделать последние несколько шагов.– Али безрукая!
Холодный ветер подтолкнул бурсака в спину, напомнив о его бедственном положении. Скукожившись, Хома задумчиво поглядел на полугроши, спрятал их в карман и решительно направился к двери: «Эх, была не была! Авось пустят заночевать!»
Перешагнув густо растущую перед входом крапиву, бурсак припал к окну, сплошь увитому паутиной.
Внутри шинок выглядел еще мрачнее, чем снаружи,– впрочем, из-за грязи было мало что видно. Пытаясь хоть что-то разглядеть, краем глаза Хома заметил какое-то шевеление. Значит, внутри кто-то был.
Набравшись храбрости, парень отошел от окна, отворил тяжелую дверь и заглянул внутрь. Косматый худой мужик в грязной рубахе сидел на лавке и, опустив руки, пялился на чарку горилки на столе. Вокруг царило запустение: тут и там стояла немытая посуда, стены украшали узоры паутины, пол был давно не метен. Освещался шинок одной тускло горящей свечей, стоящей на столе, за которым сидел мужчина.
Услыхав скрип двери, он медленно поднял лохматую голову и недобро глянул на Хому. Парень от неожиданности даже попятился, подумав про себя: «Кажется, и здесь не рады бурсакам…»
Мужчина неуклюже попробовал встать, но у него не вышло. Он злобно улыбнулся и вдруг рассмеялся. Лицо его приобрело заинтересованное и благодушное выражение, он выпрямил спину и произнес елейным голосом:
– Чего тебе, хлопец? Горилки хочешь?
Хома из вежливости снял шапку и, продолжая мяться на пороге, сделал самую жалостливую мину:
– Пусти, хозяин, переночевать? Не хочется в поле оставаться.
Мужчина обвел шинок мутным взглядом, словно соображая, о каком таком поле Хома говорит.
– Что ж,– шинкарь чертыхнулся, безуспешно намереваясь встать. Задумчиво оглядев бурсака от курчавой головы до дырявых сапог, он прибавил:
– А платить есть чем?
– Конечно, есть! – нервно хихикнул Хома.– Только не сейчас, попозже. Я направляюсь на кондицию, мне щедро заплатят! – торопливо пояснил он и, умоляюще взглянув на хозяина, пообещал: – На обратном пути заплачу обязательно!
Шинкарь недоверчиво усмехнулся, что-то прикидывая в голове, и наконец сказал:
– Проходи. Так пущу.
С трудом поднявшись, мужчина смахнул рукавом со стола засохшие крошки и отодвинул от себя чарку. Был он без сапог, да и вообще, кроме запятнанной рубахи, на шинкаре ничего не было. Прикрыв рубахой
