по-русски, смешно коверкая слова. Ароматы пряностей смешиваются с волшебными запахами фруктов и восточными благовониями и тут же перебиваются амбре от толпы изнывающих в жаре продавцов и снующих между рядами покупателей. Это вавилонское столпотворение людей, товаров, звуков и запахов настолько разительно отличалось от всего виденного до этого дня дома, что покорило меня сразу и безоговорочно. Волшебство Востока и рынок в Хургаде для меня стали близнецами-братьями, теперь истории про Аладдина и Синдбада наполнились для меня новым смыслом, заиграли яркими красками.
Я потряс головой, и видения растворились. Рынок-то я запомнил навсегда и это одно из самых светлых воспоминаний о детстве. Но и самое тёмное, самое жуткое воспоминание сохранилось у меня из той же поездки: возвращение на самолете. Причём ничего конкретного. Только липкий ужас, холод и тьма. Именно с тех пор я панически боюсь самолетов и стараюсь без веских причин никуда далеко от дома не отлучаться. А вот родители ничего такого страшного про полёт не помнят. Сели, взлетели, поели, уснули, проснулись, прилетели, всё. Мама только обратила внимание, что мои, как она говорит, «василькового цвета» глаза стали почти чёрными. Только на следующий день родители заметили, что я заикаюсь и часть лица как будто замёрзла – не получалось нормально улыбнуться и опустить слегка приподнятую бровь. Проблемы с речью через полгода прошли, но лицо так и не ожило. Уж по каким только врачам меня не водили, всё без результата – «следствие пережитого нервного потрясения» и «лечению не поддается».
Поначалу было тяжело – задразнили «уродцем» и во дворе и в школе. А дальше – лучше, отсутствие мимики сыграло большую роль в уличных играх. Тогда ещё не было по домам компьютеров, смартфонов и приставок. Во всяком случае, у меня и моих приятелей ничего подобного не водилось. Мы гуляли, а не сидели перед мониторами, носились по дворам, шалили, безобразничали, даже пытались подрабатывать мойкой машин. Времена были очень тяжёлые, но счастливые. Из меня получался неподражаемый индеец с самой невозмутимой физиономией. Ну, или народный мститель-бандит, типа Багрова. Я даже не очень расстроился, когда меня постригли почти налысо (после вспышки эпидемии педикулеза в школе), а нашёл старые папины очки пловца и стал изображать Риддика.
Вот тогда я понял, что застывшее лицо – это благо. Мне стали приписывать черты характера, которыми раньше я не обладал. Удивительно, но чувство уверенности, спокойствия, хорошая выдержка и хладнокровие стали для меня абсолютно естественными. Расправились плечи, изменилась походка. И даже учителя стали относиться ко мне лучше, ставили остальным в пример. Правда, друзей это мне не прибавило. Приятели были, товарищи по играм, кореша на подработке. Немного завидовали моим успехам, немного побаивались. Тем более что я стал заниматься спортом, быстро окреп и легко мог дать сдачи даже старшим ребятам. Как раз тогда, откуда-то из Югры, приехали Тарас
