чистыми человечками. Натюрлих.
Окраины сейчас терпеть не станут. Даже странная и страшная жизнь на все еще фонящих развалинах лучше рабского ошейника. Но свобода никогда не дается без боя. И за нее можно и получить пулю, стрелу, свинцовый шар из пращи или нож под ребро. Хаунд это знал… Хотя и не помнил – откуда.
– Чо думаю? – Хаунд оскалился.
– Ну, это, ну да.
– Думаю, будет война. Большая война, ха…
– Ты чо?
– Заранее радуюсь. – Хаунд кинул еще пять патронов в его лапищу. – Я же убийца и фашист, майн фрёйнд, йа-йа.
Город у реки (Memoriam)
Дядюшка Тойво точил пуукко. Если есть время, почему не заняться собственным ножом? Недавно пуукко помог добыть еду, стоило подправить. Хотя и без того им можно бриться.
Пуукко был правильным, выкованным старым саамом на березовых углях, из железа, добытого на болоте. Резная рукоять ложилась в ладонь Тойво удобно и приятно, как рука старого друга. Отец Тойво, старый лесничий Ярви, стоял рядом с саамом все время, качал меха, подливал сладкого квасу в большую кружку, поддерживал, носил уголь и делал все нужное.
Пуукко для сына очень важная вещь, Ярви знал это хорошо. Дома, на полочке возле желтых дагерротипов, зеленоватых портретов Первой мировой, прочих фотографий, хранились ножи нескольких поколений. Зачем класть пуукко в сырую могилу, сказал как-то дед Микка, пусть напоминает обо мне, пусть его крутят в руках твои внуки, принимая силу прадеда через березовую рукоять.
Ему тоже надо бы выковать пуукко. Только у кого? Саама здесь не найдешь. Да и людей…
Город, где дядюшка Тойво прожил почти четверть века, ему не нравился. Не хватало простора, леса, речушек и мохнатых ковров болот. Камень, бетон, кирпич, ядовитая пыль и прах миллиона человек, сгоревших в одночасье или умерших за несколько месяцев после Войны.
Даже Река, теперь ставшая открытой в обе стороны, не могла исправить его отношения к Самаре, куда его забросило не иначе как по воле правого копыта Перкеле двадцать с небольшим лет назад. И, сидя в своем «гнезде» на макушке старого дома, построенного при усатом варваре, правившем красно-кровавой русской империей, дядюшка Тойво думал и думал, хотя это неправильно.
В «гнезде» не сидят просто так. Охотник уходит повыше только ради зверя, нужного для выживания или ради самой добычи. И, ожидая появления добычи, нужно стать лесом, лугом, горами или болотами вокруг тебя. Слышать не ушами, а телом, видеть не глазами, а внутренним зрением. Ярви научил сына этой науке давным-давно, и она пригождалась даже здесь, в холодном каменном мешке города у Реки.
Он старался все эти годы. Старания не прошли даром. Шведа искали многие, хотя где и как найти – знала лишь пара человек. Раньше были еще два. Но они оказались болтливыми, и Тойво, защищая семью от чересчур ретивых заказчиков, потерял второго сына, а он его любил. Эти люди здесь не хотели понимать простого желания жить и не лезть
