они не дураки.
Тогда что же?
Есть другое объяснение.
Те, кто украл тушу, не мигранты, а свои ребята.
Зачем они утащили труп? Чтобы его никто не нашел.
Возможно, дело было так: лошади удалось вырваться, и кто-то погнался за ней, чтобы прикончить.
Но ему пришлось остановиться: на берегу были люди – возможно, утренние рыбаки; они могли стать опасными свидетелями. Он возвращается обратно и сообщает шефу. Тот решает, что лошадь надо убрать. И устраивает фокус с тачкой. А он, Монтальбано, вдруг проснулся и спутал ему карты.
Так что похитители туши и убийцы лошади – одни и те же люди.
Да, именно так все и было.
И конечно, на шоссе, за площадкой, стоял фургон, готовый забрать лошадь и тачку.
Нет, мигранты тут ни при чем.
2
Галлуццо положил на письменный стол комиссара большой пакет с веревкой и второй, поменьше, с окурками.
– Ты говоришь, там две марки?
– Да, комиссар, «Мальборо» и «Филип Моррис» с двойным фильтром.
Самые обычные. Он-то думал: вдруг редкая марка, которую в Вигате курят максимум человек пять.
– Забери, – сказал он Фацио. – И сохрани. Вдруг пригодится.
– Будем надеяться, – не слишком уверенно ответил Фацио.
Вдруг дверь кабинета распахнулась, словно от взрыва бомбы, с силой шарахнув о стену. В коридоре на полу растянулся Катарелла с двумя конвертами в руке.
– Я тут вам почту подносил, – сказал Катарелла, – да вот спотыкнулся.
Трое в кабинете, оправившись от испуга, переглянулись и поняли друг друга без слов: вариантов только два. Можно либо устроить Катарелле выволочку, либо сделать вид, что ничего не было. Не сговариваясь, они выбрали второе.
– Простите, что повторяюсь, но, по-моему, будет нелегко найти владельца, – сказал Фацио.
– Надо было хотя бы сфотографировать, – сказал Галлуццо.
– Разве лошадей не регистрируют, как автомобили? – спросил Монтальбано.
– Не знаю, – ответил Фацио. – Мы ведь не знаем даже, что это была за лошадь.
– В каком смысле?
– В том смысле, что не знаем, была ли эта лошадь упряжной, племенной, верховой, скаковой…
– Лошади мечутся, – подал голос Катарелла. Поскольку комиссар не предложил ему войти, он так и стоял на пороге с конвертами в руке.
Монтальбано, Фацио и Галлуццо, опешив, уставились на него.
– Что ты сказал? – спросил Монтальбано.
– Я?! Ничего я не говорил, – ответил Катарелла, испугавшись, что зря открыл рот.
– Ты же только что сказал! Что делают лошади?
– Я сказал, они мечутся, синьор комиссар.
– Где мечутся?
Катарелла растерялся.
– Где они там мечутся, когда мечутся, я вот
