к. Дразнить ее было нашей любимой забавой. Тем более что она безропотно сносила наши выходки. А нам так хотелось разозлить ее, довести до слез – безответность и бессилие жертвы лишь раззадоривают преследователей. Как бы это сделать?
Схватив обломок кирпича, я размахнулся и запустил им в нищенку, едва не попав ей в плечо. Однако она продолжала идти вперед, словно не замечая никого и ничего вокруг.
– Что, немчонок, промазал?! – усмехнулся рыжий Сенька, мой давний приятель и соперник. – А спорим, я сейчас в нее попаду! Вот потеха-то будет!
Брошенный им камень угодил Ксении в спину. Она вздрогнула от боли и остановилась.
В следующий миг в нее полетели комья грязи и камни – друзья явно решили не отставать от нас с Сенькой…
– Что, дура, не нравится? А вот тебе еще! Получай!
Я нагнулся за очередным камнем… И вдруг Ксения резко обернулась и, потрясая своим посошком, бросилась на нас. Она была так страшна в своем внезапном, безмолвном гневе, что мы, сбивая друг друга с ног, с испуганными криками бросились наутек.
На бегу я споткнулся и упал прямо в уличную грязь, проехавшись по ней ладонями и коленками. Впрочем, я тут же вскочил и снова понесся вперед, подгоняемый страхом. Еще бы мне было не бояться! Ведь я первым бросил камень в эту Ксению… И зачем я это сделал?! Если бы я знал!..
Добежав до нашего дома на Девятой линии, я отчаянно забарабанил в дверь, боясь оглянуться в дальний конец улицы, где вот-вот должна была показаться моя безумная преследовательница. Только бы матушка успела открыть! Иначе я пропал!
– Кто это? – послышался из-за двери встревоженный голос матушки. – Кто там?
– Мама, мамочка, открой скорее! – жалобно взмолился я.
Дверь распахнулась. И не успела матушка посторониться, как я вбежал в дом, чуть не сбив ее с ног. У меня уже не было сил ни задвинуть дверной засов, ни даже удержаться на ногах. Я опустился на пол, привалившись к двери.
Матушка с изумлением и ужасом смотрела на меня: перепачканного в грязи, в порванной рубахе, с ссадинами на коленках и ладонях… А потом заохала и запричитала:
– Да что с тобой, Яшенька? Где это ты так поранился, голубчик мой? Кто тебя обидел?
В этот миг я почувствовал резкую боль в ладонях и коленках: при падении я рассадил их до крови. И не столько от этой боли, сколько от жалости к себе я разревелся навзрыд, как девчонка. Да, меня и впрямь обидели… это все она… она…
– Кто «она»? – встревоженно спросила матушка.
– Эта нищая дура… О-ой! – взвыл я, когда матушка стала промывать мои ссадины ветошкой, смоченной в холодной воде. – Мы только пошутить хотели… А она как погонится за нами… тут я и упал… о-о-ой!
– А что вы ей сделали? – с неожиданной строгостью спросила матушка, взяв меня за подбородок и пристально глядя мне в глаза. – Уж не обижать ли вы ее вздумали?
Пришлось рассказать ей всю правду.
– Что ж, поделом тебе, – строго сказала матушка, выслушав меня. – Грех обижать несчастных. Кто убогого обидит, того Бог ненавидит. Да и то сказать: Ксения ведь не всегда была такой…
Эти загадочные слова пробудили мое любопытство. Еще бы! Ведь до сих пор я считал Ксению всего лишь сумасшедшей нищенкой, разгуливающей по улицам в своей нелепой одежонке, на посмешище прохожим и нам, мальчишкам. И никогда не задумывался о ее прошлом. Но кто же она? И отчего она стала… такой?
– Если хочешь знать, она не из простых людей. – Матушка явно вознамерилась поведать мне историю Ксении. – Мужу нее полковник был… да что там, – придворный певчий! Фамилия ему была Петров, а звался он Андреем Федоровичем. Я-то их почти не знала… да и откуда было знать? Ведь они на другой улице жили, на Одиннадцатой линии… Опять же важные люди, не нам чета. Да слухом земля полнится: сказывали, будто жила эта Ксения со своим муженьком в любви и согласии. Как говорится, душа в душу. Только пожили они вместе всего-то три годочка. А потом этот Андрей Федорович вдруг возьми да умри. Говорят, будто…
Матушка смолкла, словно боясь поведать мне какую-то зловещую тайну, связанную с внезапной смертью полковника Петрова.
Лишь спустя некоторое время она продолжила свой рассказ:
– Мало ли что люди болтают… Одно правда – умер он такой смертью, что упаси Бог, без покаяния. А вслед за тем прошел слух: мол, Ксения, вдова его, разумом повредилась. Вырядилась в мужнюю одежду и говорит, будто это она умерла, а Андрей Федорович-де в нее воплотился. Сколько ее ни уговаривали образумиться, одно твердит: «Я не Ксения, я – грешный Андрей Федорович, а Ксеньюшка-то моя вечным сном на кладбище почивает». С тех самых пор и бродит она по улицам, словно бездомная нищенка… который год уж так бродит. А у нее ведь свой домик был, да, говорят, и денежки водились, только после смерти мужа она
