что она не просто так по улицам бродит, а с какой-то целью. Что ж, голубушка, выведу я тебя на чистую воду, непременно выведу!
Тем временем смеркаться стало. И тут пошла она (куда б вы думали?) за город, в лесок. Я – за ней. Притаился за деревом, смотрю, встала она на колени и давай молиться. Крестится и поклоны земные на все четыре стороны кладет. Так всю ночь до рассвета и молилась. А ночка та, как на грех, морозной выдалась, и промерз я до костей, хотя и одет был тепло. А она-то в одной кофтенке да юбчонке была… да в рваных башмаках. Вот с тех пор я и болею…
Похоже, Иван Крестьяныч не придал этому рассказу особого значения, он принялся осматривать пациента, а потом стал выписывать рецепты: перцовую мазь, желчь для примочек, хинин, чтобы снять воспаление и жар в больных суставах. Зато я призадумался над услышанным. Кто же все-таки эта Ксения? Несчастная женщина, с горя потерявшая рассудок? Или тайная подвижница в обличье безумной нищенки? И почему бывший сыщик решил, что в ее блужданиях по городу есть какая-то цель?
Если бы знать!
Тем временем моя служба у Ивана Крестьяныча шла своим чередом. Старый врач учил меня всему, что знал и умел сам: методике осмотра больного: пальпации, перкуссии, аускультации. Объяснял клинические особенности различных заболеваний, а также симптомы, по которым можно отличить одну болезнь от других, похожих на нее. Учил и латыни. Вскоре я так поднаторел в ней, что бегло читал аптечные сигнатуры и даже мог сам выписывать рецепты. Иван Крестьяныч был доволен моими успехами:
– Из тебя, Якоб, хороший врач выйдет, – говаривал он мне. – Только не мешало бы тебе еще подучиться, лучше всего за границей. Или в Страсбургском университете (там я сам когда-то учился), или в Лейдене, а лучше всего в Геттингене, там профессура хорошая. Только вот как это сделать?
Действительно, как? Ведь для учебы за границей требовались немалые деньги, куда большие, чем те, которыми располагал Иван Крестьяныч. Вдобавок была необходима протекция какого-либо влиятельного лица из Медицинской коллегии или из числа придворных. Разумеется, Иван Крестьяныч имел кое-какие связи и потому надеялся, что чиновные и сановные соотечественники и пациенты не откажут ему в просьбе за ученика. Что до моей матушки, то она уповала лишь на Божию помощь.
– Молись, Яшенька, – кротко говорила она, когда я сетовал на то, что моей мечте об учебе в Германии, похоже, так и не суждено сбыться. – Положись во всем на Бога. Господь милостив – Он все управит…
Увы, чем дальше, тем меньше я верил и в людскую, и в Божию помощь. И все-таки однажды, возвращаясь от матушки к Ивану Крестьянычу, я решил зайти в храм Святого апостола Матфея. Это была наша приходская церковь. Когда-то в ней венчались мои родители, потом в ней крестили меня. И в этом же храме семь лет назад пели «вечную память» моему отцу. Вся жизнь нашей семьи была связана с этой церковью. Может быть, здесь Бог скорее услышит меня?
Подойдя к храму, я увидел Ксению, в ее нелепой
