Мауру в сарай на заднем дворе.
Ребекка. «Там не было никакого утепления, это был детский игровой домик. Она питалась одними бутербродами с арахисовой пастой. Ей приходилось работать. Ее заставляли рубить дрова и красить стены домов. Нам запретили разговаривать с ней. Она должна была носить черную повязку на голове, а мы должны были называть ее отступницей.
Каждое утро и каждый вечер она мыла всю посуду за сорока человеками. Она только работала. Она не принимала душ. Зимой в Сакраменто ей приходилось мыться из шланга. Мне, как ребенку было больно видеть, как моя мама подвергается такому. Мою маму судили как раз тогда, когда я была беременна первым ребенком. У меня сердце разрывалось из-за того, что моя мама не может быть рядом со мной во время моей беременности.
Я видела свою мать за работой на заднем дворе. Мне приходилось проходить мимо нее, не смотря в ее сторону. И это было самым болезненным для меня. В конечном итоге, мой отчим велел матери покинуть лагерь».
Маура. «Мне было так страшно! Потому что я не знала, что делать. Я хотела вернуться в «Господню армию». Я все еще думала только об этом».
Лайла Грин пришла в сарай к Мауре.
Маура. «Она сказала, что мое время истекло, и что Господь не пустит меня обратно в «Свою армию» Она сказала, что у меня нет надежды. Меня вытолкали на улицу с коробкой вещей».
Шесть лет Маура и ее семья были членами воинствующей секты. Члены секты после изгнания Мауры пытаются нарушить все ее семейные связи.
Ребекка. «Меня попросили подписать письмо, где я отрекалась бы от своей матери. Они напечатали его, и я подписала его в присутствии нотариуса, потому что «должна была» это сделать. Действия Гринов не оспаривались. Я должна была демонстрировать свою безграничную верность им».
Несмотря на демонстрацию верности секте, Ребекку ждало возмездие после рождения у нее второго сына.
Ребекка. «Грины сказали мне, что неделю болели, и что Господь сказал им, что болеют они из-за меня. Из-за того, что я слишком люблю своего сына и недостаточно его наказываю. Я их не понимала, ведь он был совсем малышом. Я не понимала, что они имеют в виду. Я не могла понять, что я сделала не так, ведь младенцы плачут, потому что они голодны или устали. Они забрали у меня моего сына на целую неделю, и оставили в манеже в темной комнате совсем одного.
Однажды вечером, вскоре после ужина, Лайла мыла посуду в одном из трейлеров, а я в туалете того же трейлера учила сына пользоваться горшком. Я пыталась успокоить своего хныкающего ребенка, и тут Лайла повернулась ко мне, взглянула прямо в глаза, и сказала: «Ребекка, я пытаюсь не влезать в твою жизнь, но не стоит спрашивать, хочет ли он, чтобы его отшлепали. Просто отшлепай его!» И, хлопнув дверью, она вышла из трейлера.
Я отшлепала своего сына, потому что «должна была это сделать». Это было против всего в моей душе, но я сделала это, потому что должна была. Я была должна доказать свою покорность. Мне пришлось ремнем отшлепать своего малыша. Когда я вспоминаю об этом, я чувствую невероятный стыд!
