Мне еще повезло, что я выжил.
Восстановление было невыносимо мучительным. Мне пришлось заново учиться ходить. Начались проблемы с памятью. Чтобы я поскорее запомнил фамилию лечащего врача – Сигал, – жена принесла мне фигурку чайки[3] из морских ракушек, сидящую на пробковой подставке. Когда доктор вновь пришел проверить, как восстанавливаются мои когнитивные способности, и спросил, помню ли я его имя, я пробормотал:
– Конечно, доктор Чайка.
Несмотря на терпение близких и всестороннюю поддержку, которую мне оказывали, реабилитация совсем меня доконала. Я слишком привык все время чем-то заниматься, куда-то бежать. Когда мне позвонил директор ФБР Уильям Уэбстер и попытался приободрить, я пожаловался, что вряд ли снова смогу стрелять.
– Насчет этого не беспокойся, Джон, – заверил он, – нам нужна твоя голова.
Я не стал его расстраивать, но и от нее мало что осталось.
Домой из больницы меня выписали за два дня до Рождества. Перед отъездом я от всей души поблагодарил врачей скорой и сотрудников отделения интенсивной терапии за спасение моей жизни и подарил им памятные значки.
Роджер Депью подобрал нас в аэропорту Даллеса и отвез домой, во Фредериксберг, где меня встречали флагом США и плакатом с надписью: «С возвращением, Джон!» Я похудел килограммов на пятнадцать. Увидев меня осунувшимся, в инвалидном кресле, мои дочки Эрика и Лорен так расстроились, что еще долгие годы спустя не хотели опускать меня в очередную командировку.
Рождество выдалось невеселым. Я почти не виделся с друзьями и общался только с Роном Уокером, Блейном Макилуэйном, Биллом Хагмайером и еще одним агентом из Куантико, Джимом Хорном. Я уже мог обойтись без коляски, но передвигался по-прежнему с трудом. Беседы отнимали у меня много сил. Глаза постоянно были на мокром месте, а память то и дело отказывала. Когда Пэм или отец катали меня по Фредериксбергу и мы натыкались на какое-нибудь здание, я не мог с точностью вспомнить, новое оно или старое. Я превратился в классическую жертву инсульта и мог только гадать, сумею ли вернуться к работе.
В том, через что мне пришлось пройти, я винил только Бюро. Еще в феврале прошлого года я разговаривал с заместителем директора Джимом Маккензи. Я предупредил, что не смогу и дальше функционировать в таком режиме, и попросил выделить помощников.
Маккензи от души мне сочувствовал, но был реалистом.
– Ты ведь знаешь, как тут все устроено, – пожал он плечами. – Надо уработаться насмерть, прежде чем тебе соберутся помочь.
Мне постоянно казалось, что мое рвение не только не поддерживают, но и не ценят. Однако меня ценили, да еще как. В прошлом году, когда я надрывался над делом детоубийцы из Атланты, Бюро объявило мне официальный выговор в связи с интервью, опубликованным в газете сразу после задержания Уэйна Уильямса. На вопрос журналиста о том, подходит ли этот подозреваемый
Seagull – чайка (
